Записки рецидивиста
Шрифт:
Когда пришел домой, то предупредил Витька, что хочу своих в кино сводить, пусть хоть раз отвлекутся от домашних дел.
— А ты, Витек, поможешь мне дядю Колю уговорить.
— Ну, Дима, ты настоящий массовик-затейник. Поддерживаю мероприятие. Тебе можно пионервожатым идти работать во Дворец пионеров, — пошутил Витя.
Тетя Таня надела красивую новую кофту, сверху костюм светло-стального цвета — жакет и юбку. Распушила волнистые волосы, накрасилась — вообще не узнать. Лет на двадцать помолодела моя хозяйка.
Приехал
— Дядя Коля, тут вот я билеты взял в кино. Фильм, говорят, замечательный. Пойдемте посмотрим хоть раз. Вы, наверное, и забыли, когда в последний раз ходили. Все работа и работа.
— Ладно, пойдем.
Зашла тетя Таня, а у дяди Коли глаза на лоб полезли, когда он ее увидел.
— Я готова.
— За этой работой да пьянкой я и не замечал, какая ты у меня красивая, — сказал Николай.
— Коля, я тебе все уже приготовила, одевайся.
Дядя Коля надел хорошо отглаженный черный костюм, хромовые сапоги, шляпу. Теперь настала очередь удивляться Татьяне.
— Слушай, Коля, да тебя не узнать. Сейчас люди увидят меня с тобой, а завтра болтать будут: «Танька-то директора или министра подцепила, а своего пьяницу выгнала».
Николай от похвалы только щерился и повторял:
— Вот молодцы, хорошо придумали.
Перед сеансом зашли в Баиловский сквер, в пивной попили пива и пошли в кинотеатр.
Картина оказалась очень трогательной, тетя Таня полфильма проплакала, так на нее подействовало. Но все были довольны, дядя Коля даже заявил:
— Каждую неделю теперь в кино ходить будем, а то совсем одичали и озверели. — Это он себя, наверное, имел в виду.
После случая с ограблением и переодеванием двух мужиков преступность в городе подскочила, в чем мне довелось потом убедиться самому. Пошла то ли мода, то ли поветрие какое. Грабили на Баилова и в других районах города, и тоже с переодеванием. Причем переодевать стали даже мужиков в баб, а баб в мужиков. Везде свои причуды, свои юмористы, и каждый хочет переплюнуть другого.
На улице Басина есть хорошая пивная. В эту пивную мы с Витьком иногда заходили, наберем сушеной воблы полные карманы и идем. Хозяйка пивбара — женщина, про которых говорят «в приступе второй молодости». Лицо морщинистое, но, чувствуется, в молодости она была необыкновенно красива. Она меня тоже приметила, и когда мы заходили в пивную, она всегда улыбалась. Я угощал ее воблой, отвешивал легкие комплименты.
На этот раз решил наладить с ней более тесные телесные контакты. Меня всегда тянуло на баб старше, «когда сорок пять баба ягодка опять», и притом работниц общепита. Но это все объяснимо: постарше — поопытнее, меньше выламываются, а работницы общепита — почище, поопрятнее, их каждый месяц «специалист по чесалкам кнокает» (гинеколог смотрит). А к шалавам подзаборным я всегда испытывал брезгливость и отвращение.
Подошли
— Сонечке привет, — сказал я. — Все цветешь?
— Отцвела уж давно. А ты кто? — в упор спросила она.
— Я? Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, — начал я издалека.
— Поэт, что ли?
— Почти угадала. Свободный художник-импрессионист.
— И что же ты рисуешь?
— Натуру в основном, причем голенькую и живую. Тебя мечтаю нарисовать.
— Не много ли ты хочешь?
— Нет, не много. Я парень такой, лишнего не беру. Беру столько, сколько унести могу.
Взяли двенадцать бокалов пива, сели за столик, пьем потихоньку. Никто не лезет, не мешает. А кто полезет, глядя на наш тандем, на Витю, у которого одна челюсть на пол-лица и та отвисает, как у бульдога, а грабки как кувалды, он даже пивную кружку держит не за ручку, а в кулаке, как стакан?
Я еще несколько раз подходил к Соне, добазарился проводить ее с ночевкой, живет на двадцатом километре. Мужа нет, живет с дочкой, а дочка сейчас на практике в районе. Но надо дождаться закрытия пивбара.
Витя сегодня собирался дать телеграмму невесте, поздравить с днем рождения, поэтому я предложил ему:
— Канай, Витек, на телеграф, дай телеграмму невесте, а мне все равно Соньку ждать. Кстати, если захочешь хорошо провести время, зайди в «Голубой Дунай». Там нас уже знают, там мы свои. Привет от меня передай бабе Симе и Галке. Скажи, я поехал по делу.
Витя ушел, и я дождался закрытия пивбара. С Соней мы сели на автобус у парка Ильича и поехали на двадцатый. Не доходя до дома, Соня говорит:
— Вот те раз. Свет дома горит. Дочка приехала, а писала, что приедет на следующей неделе. Наверное, практика раньше закончилась.
— Облом, что ли?
— Пойдем, Дима, пойдем. Посидим поужинаем.
— Неудобняк, Соня. И дочка что подумает? Ладно, давай как-нибудь в другой раз.
— Ты что, обиделся? Я-то не знала.
— Нет, нет, ни в коем разе. Иди, Соня, до свиданья. Завтра работаешь?
— Да.
— Я забегу к тебе.
И мы разошлись, как в море корабли. Вот и «геморрой» получил. «Но не все коту масленица, бывает и постный день», — рассуждал я, возвращаясь домой через Баиловский сквер.
Выпитое пиво давно просилось на волю. Я свернул с аллейки, стал под кусты и такое облегчение наступило, что словами не передать, надо самому испытать. Подумал, еще неизвестно, что приятнее: то ли заливать пиво в себя, то ли выливать. Даже настроение поднялось.
Только отошел от кустов, подходят четверо молодых парней, причем одновременно с четырех сторон. Который шел на меня спереди, в упор приставил мне в область солнечного сплетения «собачью ногу» (револьвер), сзади в спину уперлось что-то острое. У одного парня заметил блеснувший «кишкоправ» (финский нож). Парень с револьвером сказал: