Записки звездочёта Сириуса
Шрифт:
Из воды высунулась обвитая водорослями голова с выпученными глазами. Это был приятель Грома — морской Водяной.
— Можешь не благодарить, — буркнул он. — Я не для тебя старался, а для Дождя. А то море мелеет, киты дохнут — кошмар! Пока ты нашего друга не освободишь, лучше не показывайся в любых водах. Утоплю, а сам уйду на пенсию и стану разводить золотых рыбок.
Водяной тут же исчез.
Гром засмеялся и спрыгнул на берег.
Высадка произошла мгновенно.
Последним на берег выбрался капитан Мануэль. Он с тоской поглядел на корабль и быстро зашагал вслед за длинной
Высоко над головой громко шелестели широкие листья кокосовых пальм и яростно верещали потревоженные птицы.
Когда солнце встало высоко в зените, издалека, с моря, донеслись орудийные выстрелы, и бородачи поняли, что сторожевые корабли обнаружили их шхуну.
Капитан Мануэль снял берет, помолчал и снова надел, отдавая последнюю почесть своему судёнышку. Собственно, на этой шхуне он совершил всего лишь одно плавание — бородачи купили её у одного богатого чужеземца, — но ему всегда было как-то не по себе, когда гибло любое судно, пусть даже обыкновенная рыбацкая лодка. А эта шхуна была для него далеко не обычной. Она доставила его на родину.
И снова — запутанные звериные тропы, безлюдные дикие места, дремучие заросли…
— Быстрей, быстрей, — торопил Гром.
И опять изнурительная духота джунглей. Потрескавшиеся от засухи деревья-великаны, цепкие кустарники, пожухлая трава, цветы, источающие удушливый аромат. И повсюду — лианы, извивающиеся по земле и по деревьям каким-то великаньим, гигантским серпантином.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. Ужасная новость
Нет, это поистине был день великих неудач. Несколько месяцев Дождь и звездочёт Сириус делали подкоп, расшатывая во время «зарядки» камни в стене. И наконец он был готов. Но, увы, они выбрались не во двор, как предполагал Дождь, а в кабинет начальника тюрьмы Камер Казематуса. Вот как это произошло.
Камер Казематус мирно ужинал в своём кабинете в окружении своры вышколенных надзирателей. Один держал подсвечник — Камер Казематус обожал рыцарскую романтику и с явным наслаждением поглядывал на причудливые блики, которые трепетали на стенах, сложенных из тесаного камня; другой подливал вино в высокую серебряную чашу с геральдическим гербом: две собаки, дерущиеся из-за кости на червлёном поле; третий разрезал сочный бифштекс; четвёртый рассказывал свежие анекдоты, причём в доступной для начальника тюрьмы форме. А у двери по стойке «смирно» стояли двое часовых со ржавыми старинными секирами, которые, как любил подчёркивать Камер Казематус, являлись свидетелями боевой славы его далёких предков.
— Да, — сытым голосом сказал Казематус, — я бы совершенно не удивился, если бы сейчас расступились стены и показалось какое-нибудь привидение.
В ту же секунду от стены внезапно отвалился тяжёлый камень и с грохотом упал на пол. В образовавшемся отверстии показался Дождь в своём неизменном красном колпаке с пушистой кисточкой.
— Простите, — уныло сказал он, растерянно уставившись на окаменевших от ужаса надзирателей и Камер Казематуса. — Я, кажется, ошибся. — И исчез.
Не успели тюремщики опомниться, как в отверстии показались длинные жилистые руки звездочёта Сириуса.
Он торопливо поднял камень и втащил его за собой на прежнее место, наглухо закрыв проход и чуть не прищемив себе пальцы.
Что тут началось!
Камер Казематус машинально сунул пустую вилку в рот, проткнул себе язык и завизжал от боли. Надзиратель, держащий свечу, запустил её в стену и полез под стол. Наступила кромешная темнота.
Виночерпий забился с бутылкой в угол и, подвывая от страха, вылакал её до дна. А надзиратель, в чьи обязанности входило разрезать жаркое, с сатанинским хохотом стал гоняться за своим начальником, размахивая ножом и вилкой.
Оглушительно зазвенели тупые секиры — ошалевшие от ужаса часовые напали друг на друга…
После этого знаменательного случая двое надзирателей угодили в сумасшедший дом; третьего, того, что с ножом, посадили на пять лет за превышение своих обязанностей; четвёртый подал в отставку; часовых подвергли крупному штрафу за шум на посту; а Камер Казематуса наградили орденом. В специальном приказе, подписанном Апчхибоссом Утриносом, указывалось, что «столь высокая награда пожалована за особую бдительность, проявленную при своевременном задержании опасных преступников при попытке к бегству, а также за тяжёлое ранение, полученное в область языка».
В тот же день все швы между камнями от пола до потолка в камере Дождя и Сириуса были наглухо залиты свинцом, а на двери повешена табличка:
ОСТОРОЖНО!
Опасные преступники!
В специальной папке Камер Казематуса появилась следующая запись: «С сего дня категорически запретить выдачу узникам камеры № 1047 какого бы то ни было количества воды сроком на 35 дней». Тюремный врач Грыжа заявил протест и подал заявление с просьбой снизить этот срок на один день, как превышающий возможности человека. Просьба была удовлетворена. Камер Казематус собственноручно переправил цифру 35 на 34. После этого случая столичное Общество покровителей угнетённых избрало доктора Грыжу своим почётным членом.
Свирепое распоряжение Камер Казематуса совершенно не волновало узников. Как мы знаем, к их услугам была волшебная лейка. Гораздо больше их расстроило то, что труд и время, потраченные на подкоп, пошли прахом.
Теперь Дождь и Сириус потеряли всякую надежду выбраться из тюрьмы.
— А всё ты! Ты! — никак не мог успокоиться звездочёт Сириус, обвиняя сокамерника в том, что тот выбрал неправильное направление для подкопа. Ты совершенно не разбираешься в географии!
А тут ещё эта ужасная новость. Вечером сосед за стеной отстучал им следующее:
«С воли сообщили двоеточие во всех газетах появилось сообщение зпт что Гром и 82 бородача высадились на южном побережье тчк В выступлении по радио Апчхибосс Утринос торжественно объявил зпт что отряд Грома полностью истреблён тчк Так будет со всеми зпт говорит Утринос зпт кто посмеет выступить против его власти тчк».
Сосед не удержался и прибавил от себя:
«Вот собака восклицательный знак».
Дождь и Сириус совсем упали духом. Они были лишены последней надежды вырваться на волю. Апчхибосс Утринос незыблемо восседал на своём «троне».