Записные книжки. Воспоминания. Эссе
Шрифт:
— Тут есть просто очень симпатичные папки.
— Только они очень распухшие.
— Вот в библиотеке сжигали вещи, очень нужные. А это все осталось.
— Смотрите, вот пустые папки, и все с завязками.
— Все очень пыльное. Наши с вами кофточки...
— Все равно, белое — это на один день.
— Да, я сегодня уже с грустью смотрела результаты вчерашнего дня.
—
— Я проверенный товарищ в этой области. Весь Эрмитаж перетащила на своих плечах. Мы же всю прошлую осень тащили все вещи, всю мебель, вазы...
— Передача на эстонском языке. Почему это — непонятно.
— И всюду надписи вокруг На непонятном языке.
— А знаете, у нас все не поместится. Какое богатство скрепок.
— (С папками в руках.) Увре ля порт. Как бы я хотела, чтобы кто-нибудь откликнулся на этот призыв.
Писатель (по телефону): — Либо просто выкинуть это самое, либо переставить в конец.
Давайте выкинем.
А насчет этого «свежа вспаханная земля» — черт его знает.
Но вас же опять не застанешь на месте. Главное, у меня телефона-то под рукой нет.
Может быть, тут такой смысл сделать: А может быть, мы с тобой ей споем.
— Да, я об этом уже сама вчера подумала.
— Да, это просто группа такая.
— Да, это просто подразделение.
— Вот я и говорю — какое-то другое подразделение просто дать.
— Нет, тут нужно наименование рода.
— Конечно, вот идут — так нужно кто.
Профессиональный писательский разговор под обстрелом. Такова здесь модель.
— Алло! Сейчас. В. М.!
— Да. Я. Да.
Ну что такое? Почему? Ну!
На какое совещание? Что? Почему? Кто пошел к себе? Он у себя сейчас? Как ему звонить?
Ну, ладно, ладно. Будем продолжать эту веселую игру. (Вешает трубку.) Ладно. Опять отменили... Секретарша: — Нет, нет, уже не воск, уже грамзапись. П. В. (актеру, предлагающему ей хлеб и котлету): — Нет, серьезно, Николай Павлович, я не хочу. Честное слово, не хочу.
— Ладно. Режьте себе.
— Не нужно.
Он придвигает котлету.
— Я не люблю прежде всего кушать в одиночестве. Пожалуйста, начинайте. Это для демонстрации, очевидно. Ну, ладно. Боже, все просыпала! Дайте нож сюда. Это же редакционный стол. Режьте себе.
— Я не хочу сейчас.
— Нет, нет. Обязательно сейчас.
Секретарша Ольга Николаевна: — А «Звезды» не попадались? Нет. Вы тогда заберите и «Звезды» тоже. А в понедельник
П. В. (доедая котлету): — Какого она происхождения?
— Нет, я не спрашиваю, где вы ее взяли...
— А, она баранья, кажется. Разные голоса:
— Вот бы еще салат...
— С картошечкой молодой...
— В понедельник я дам конферанс к ней.
— А музыкальные номера?
— Музыкальные номера сделаны.
— Конферанс что, еще пишется?
— Пишется. Он где-то застрял на машинке. Надо спросить у Ольги Николаевны.
— За вами там еще есть. Ну, очередной Симонов.
— Это самое простое.
— Проще простого. А «По страницам...»?
— Тогда снимется. В субботу должны дать хотя бы мне. Вам заменят. В «Боевую доблесть» нужен тонфильм.
— П. В. только что котлету съела.
— Отбивную? От кого отбили?
— Нет, не отбивную. Но ничего котлетка. Секретарша: — В понедельник идет «Доблесть».
— Оба — она.
— Оба она делает.
— Константин Константиныч, вы не испытываете потребности со мной поговорить?
— Что ж говорить? Вот если б вы мне материал вовремя сдавали.
— И сдаю.
— Где же сдаете...
— Простите, факты упрямая вещь. «Гвардейцы» — сданы? Сданы. «Последний из Удэге» сдано? Сдано. «Отец» сдано? Сдано. «По страницам газет» не сдано. Новые стихи не сданы. В общем, не так плохо.
— Да, не так плохо. Но и не хорошо.
— Но это отпечатано.
— Пока дадут отбой, он сразу начнет...
— Обязательно. Он и выжидает отбоя.
— Алло. Только что она из Союза звонила, что в силу известных причин не может прибыть.
— Да, ей никак не прорваться.
Актер, угощавший котлетой, Миронову: — Вы мне могли бы полчаса уделить? Помочь. Я в первый раз читаю Пушкина. Я не читал Пушкина.
— Пойдемте. Там свободно?
П. В.: — Что, он всерьез волнуется?
— Конечно, всерьез.
— Что он читает?
— «Медного всадника». Вступление.
— А, можно волноваться...
— Нет, я просто не думала, что такой актер... Борин: — Вообще, я могу пойти в грамзапись. Потому что, в сущности, это функция режиссера, а не редактора.