Запомни, ты моя
Шрифт:
— Ты решила их утопить? — шипит он и смотрит на темную гладь воды, но прыгать команды не дает, потому что вдалеке слышны сигналы полиции и вертолеты. — Впрочем, сойдешь и ты. Поехали!
Мы загружаемся в машину, и я, повернув голову как можно незаметнее, вижу, что Юра прыгает в воду.
Прикрываю глаза, надеясь, что хоть сейчас поступила правильно.
Никита на мой рассказ промахивается и не может поставить капельницу в вену манекену, на котором учится. Сделать его медбратом было единственной возможностью для общения, чтобы никто не понял, что мы знакомы.
— Много болтаете, — шикает Омар, и я неловко улыбаюсь, но тут же отхожу от Никиты и его манекена к реальным пациентам.
Встретить здесь Омара было настоящим чудом, в которое никогда не верил Юрий. Совпадение? Возможно. Но то, что он здесь работает уже несколько лет, с тех самых пор, как помог бежать, да еще и дослужился до старшего врача, говорит о многом. Он принимает роды, оперирует, проводит извлечение органов для пересадки. Если вдуматься, то в его обязанности входят страшные вещи, но немногие знают, что при всем при этом этот огромный араб остался человеком.
Он узнал меня, как только Роберто привез сюда. Именно его привели на мой осмотр, и он сразу повел меня в больничное крыло, чтобы проверить сердцебиение ребенка, а по дороге обругал, когда я кратко рассказала свою историю.
— Сидела бы у этого Самсонова, — шипел он тогда на Арабском.
— Тогда забрали бы их, а не меня.
— Ты дура, если думаешь, что сможешь спасти всех. Сейчас ты должна думать о ребенке.
— Я думаю… Правда.
— Тогда бы ты не оказалась здесь.
Он, конечно, прав, но если бы мне пришлось начать тот злополучный день заново, то я бы все повторила. Потому что никто из детей не заслуживает здесь находиться. Я не знаю, как именно в этом месте обращались с пленными нацисты, но точно знаю, что то, что происходит сейчас, настоящий ад. Я пользуюсь привилегиями, потому что за меня будут требовать выкуп, но знаю, что переживают другие. Крики о помощи — это ежедневная музыка этих стен, а лечение без наркоза норма. Не выжил, в утиль. Не выдержала группового изнасилования, значит, не пригодна для работы проституткой. Только к девственницам здесь было особое отношение. Поэтому перестав ею быть, я нашла возможность сбежать. Не без помощи Омара.
Теперь он командует Никитой и обучает его медицинским премудростям. Не знаю, почему, но встретить здесь Никиту мне показалось знаком судьбы. Раньше я только мечтала об этом, и вот мечта сбылась, но как обычно не там, где надо и не так, как надо.
Никита трясущимися руками находит вену, вставляет иглу и с торжествующей улыбкой оборачивается на меня. Лицо его закрыто маской, но по глазам я все вижу. Но радость заканчивается, потому что его тут же ведут на практику на живом человеке. Здесь нет времени на экзамены.
— Вам надо уходить, — говорит Омар, мерцая черными глазами, и я спиной чувствую, как Никите не нравятся наши перешептывания. Если этот ревнивый дурак будет мне еще что-то предъявлять, я сама его прирежу. — Если ты родишь здесь, ребенка никогда больше не увидишь.
— Юрий найдет нас, он видел номера машины.
— Когда
— Он тебя ударил.
— Нет, — посмеиваюсь я, только вот радости нет. — Это он меня так думать всегда учил. Мы с ним давно знакомы.
— Насколько давно?
— Мы еще в гареме познакомились в Арабских Эмиратах.
Никита замирает, словно забыл, что я там была.
— Он тебя…
— Боже, Ник, мы в бывшем лагере нацистов, в любой момент нас могут убить, мне скоро рожать, а ты только и думаешь о том, кто меня трахал? Серьезно?
Никита прикрывает глаза и возвращается к своим обязанностям, а я продолжаю выполнять свои.
Если честно, я правда думала, что нас быстро найдут, договорятся о выкупе, потому что для этих людей важнее всего деньги.
Но прошло уже две недели, а мы все еще здесь.
Работаем, едим отбросы, ночуем в своих камерах и переговариваемся урывками. Только сегодня впервые работаем рядом. И у меня есть жгучее желание сказать Никите, что ребенок от него, но я не знаю, какой реакции от него ждать и чем это может закончиться. Но вот рассказать, что он у меня второй, действительно стоит.
— Сделай вид, что тебе плохо, — прошу, проходя мимо Никиты, и он тут же мешком падает на пол. Омар влетает в палату и с подозрением смотрит на меня, поднимает тушку Ника и просто опускает на кушетку.
— Не подведи меня, Лина… — шепчет на арабском Омар, а я хватаю его за руку.
— Хочу, чтобы ты ушел с нами. Хватит тебе в этом дерьме копаться.
Я не волнуюсь, что нас услышат. Прелесть гаремов в Арабских Эмиратах в том, что они многонациональны. И за пару лет пребывания у тебя есть возможность освоить несколько языков, что в дальнейшем мне помогло осваивать язык той страны, где я жила. А значит всегда найти способ поговорить, избежав того, что подслушают.
Омар смотрит на меня внимательно, оглядывает лицо, словно пытаясь найти каплю сомнения.
— Надо все подготовить. Но если твой бойфренд будет падать в обморок каждый раз, когда видит кровь, то его лучше убить.
— Он не сам. Это я. Оставь его на осмотр, а меня на ночную смену.
Омар хмурится, дергает рукой, но кивает.
— Мне он не нравится, — произносит Никита, когда после работы я наконец могу осмотреть его. Хотя проблема там не в вестибулярном аппарате, а в мозгах.
— Если бы ты больше думал верхней головой, то понял бы, что он единственный, кто нам помогает.
— А почему он нам помогает? Не потому ли…
Не удержавшись, бью Никиту уткой по голове. И пусть скажет спасибо, что не полной.
— Ты реально идиот? Сколько можно меня натягивать на каждого мужика, которого видишь?
— Я не специально, — трет место удара Никита и продолжает смотреть на меня, нередко опуская взгляд ниже. — Когда тебе рожать? Живот уже огромный.
— Не маленький, иначе бы мы с тобой давно сбежали.