Заповедник "Неандерталь". Снабженец
Шрифт:
– А не проще ли банки грабить, чем с мелкой торговлей возиться? – спросил я.
Всё же у нас, поколения пережившего ««лихие девяностые»», несколько криминальное сознание. Да и телевизор не отстает в криминальном просвещении народа: сериал за сериалом из жизни ментов и бандитов по всем каналам сразу. А якобы правовое просвещение граждан, где показывают новейшие изыски преступной мысли в области облапошивания ближнего своего. Некоторые теледевочки на этом уже генеральские погоны заработали.
– Не проще. – Вздохнул хозяин.
– В смысле сам банк взять труд не такой уж тяжелый с нашими способностями, но только последствия будут мало
– Не понял?
Тарабрин терпеливо пояснил.
– Ну, к примеру, за таким ограблением последуют распоряжения: больше трех иголок в одни руки не давать или материал мануфактурный продавать только отрезами на одну вещь. Я уже даже не заикаюсь о сплошной проверке паспортного режима, при которой колхозной справки будет уже недостаточно. А поёлику мы как боги Эпикура существуем в порах того общества, но не в самом том обществе. Нас не видят в упор и не ищут никого подозрительного. А ходим мы туда регулярно. Мяса в государственной торговле у них там не хватает на всех, а тот, кто купил на рынке нашу парную убоину, пусть и дорого, уже не купит такое же количество замороженного мяса в государственной торговле и оно достанется тем, кому не по карману отовариваться на рынке. А мясо там дефицит. На всех не хватает. Потому и смотрят власти на наше барышничество сквозь пальцы. Мы же такие не одинокие, там и своих хватает рыночных барышников. А уж иголки в магазине воровать, когда они копейки стоят… - он просто развёл руками, как бы показывая полную межеумочность данного деяния.
Он помолчал немного, потом выдал.
– Но главное даже не в этом. Нельзя приучать своих людей к преступлениям. Даже вроде как для них безопасным. К примеру, после второй мировой войны и даже первой… осталось множество складов с ненужной никому амуницией. Да той же тушенкой. Очень слабо охраняемых. Можно было вынести подчистую и всех одеть и накормить, но… Но, кто тогда будет работать? Все будут только требовать такую дармовщинку. Сказки русские читал? ««По щучьему велению…»» Про скатерть – самобранку… Да хотя бы Пушкина про Золотую рыбку. По христианским понятиям трудиться человек должен в поте лица своего.
– Теперь понял, - сказал я. – Совсем ничего не крали?
– Был грех поначалу. Коров и коней хороших пород уводили. Но ту команду я при себе держал, в общины их не пускал. Померли они уже от старости. Вот вдовы их у меня девками дворовыми служат.
– А что так? Вроде ты сказал, что переход омолаживает.
– Омолаживает. Да только самого проводника, а не тех, кого он проводит.
– Ясно… - почесал я нос.
– Вот и хорошо, что ясно. Пора нам, как русским людям, после обеда вздремнуть. А потом буду тебя учить ходить по временам. Иначе сам дров наломаешь, как я поначалу. Главное запомни: тебе никого убивать нельзя.
Мне отвели небольшую прохладную спаленку, где я с удовольствием растянулся на льняных простынях поверх тюфяка, сладко пахнущего ароматным сеном. Подушка была набита чем-то вроде гречневой шелухи. Скинул свои одежды на сундук у окна. Вставать утром пришлось почти до рассвета, как обычно в день грибной охоты. Усталость накопилась. Да и не мальчик я уже так напрягаться. Не говоря уже о том, что мозги набекрень поехали.
Хотел всё обдумать неторопливо, но не заметил, как уснул.
$
Разбудила меня одна из баб, что в этом доме прислуживали.
– Вставайте, барин, негоже на закате спать. Голова может разболеться, – тихо тарыхала она меня за плечо. – Да и Иван Степаныч ждать ох как не любит.
– Тебя как зовут?
– спросил я, позёвывая, оглядываясь и не видя своего камуфляжа на сундуке.
Правда кошелёк, ключи и прочая мелочь из карманов по крышке сундука разложены аккуратно.
– Лукерьей крестили, барин. – Улыбается ласково, скрестив руки под грудью.
– Луша, значит. И кто ты тут, Луша, будешь?
– Дворовая я тут, у Иван Степаныча. Постелицей буду.
Вот так вот. Не понять мне, то ли прислуга это такая, то ли наложницей она у Тарабрина служит.
– А где, Луша, моя одежда? – ну, не ходить же мне тут в одних трусах.
– Одеяния ваши, барин, мы постирали, пока вы почивали. Сохнут во дворе. А вам пока принесли поносить на замен порты и рубаху. Всё новое и чистое, не сумлевайтесь. У нас с этим строго.
И показала на трехногий табурет, на котором новая одежда была свернута и сложена в стопку.
– Тогда выйди, я одеваться буду.
– А помочь вам одеться? – и смотрит мне в глаза предано.
– Сам справлюсь, – ответил, сдерживая неожиданное раздражение.
– Иди уже.
Ушла, взбрыкивая задом, как недовольная кошка. Ну, да… лет на двадцать она меня моложе… может и ждала чего? Перетопчется.
Прислал мне хозяин шорты чуть ниже колена со шнуровкой понизу штанин из толстого грубого полотна, серые в полосочку. Рубаху-косоворотку из тонкой синей материи и сандалии на завязках, вроде как на босую ногу. Поясок черный из витого шнура, кажись шелкового, с кистями на концах. У нас такими шнурками гардины подвязывают.
Не успел одеться, как Луша тут как тут с подносом, на котором стакан с квасом шипит.
– Вот, отведайте, барин, со сна, пока там самовар растапливают. И это… Иван Степанович просит вас на гульбище выйтить. Чайку испить.
Тарабрин уже ждал меня в тени открытой веранды за столом, украшенным полуведерным самоваром, начищенным до золотого блеска, и увенчанным фарфоровым заварочником. Медали на самоваре говорили о его благородном происхождении из дореволюционной Тулы.
– С добрым сном тебя, Митрий, - приветствовал меня хозяин. – Вижу сам, что хорошо почивал. Садись. Пополдничаем. Девчата плюшек напекли. Медком побалуемся со своей пасеки.
В сей раз на стол был выставлен китайский фарфоровый сервиз расписанный драконами. Да не деколь голимый, а ручная роспись. И ложечки из серебра. Чайная жестянка родом оказалась из Англии. Зеленый чай с цветами жасмина от фирмы ««Твайнингс»». Правда, жестянка незнакомой мне формы и размера, о чём не преминул я заметить.
– Это потому что она из девятнадцатого века, – просветил меня Тарабрин.
– Из викторианской эпохи, когда еще не научились подделывать продукт под массовый спрос. И сервиз оттуда же. В одной лавке куплено. Я туда редко хожу. Запас гиней [Г И Н Е Я– английская золотая монета стоимостью в 21 шиллинг (в фунте стерлингов – соверене, было 20 шиллингов). Первоначально чеканилась из золота, доставленного на остров из африканской Гвинеи, откуда и название] у меня небольшой остался. А торговли для пополнения местной валюты у нас с Англией нет.