Заратустра говорил не так.
Шрифт:
Все знают и цитируют краденую мудрость прожженного жулика лжеапостола Павла о немудром мира сего, которое господь избрал, чтобы посрамить мудрое, дабы ни одна плоть не хвалилась перед господом, но ведь Деметрий Фалерский очень хорошо показал за 300 лет до Павла ту же закономерность истории на ярком примере, когда «от персов, которым был подвластен почти весь мир, осталось одно имя, а македоняне, которых раньше едва ли кто знал даже имя, стали владычествовать над миром». Так давайте утвердим приоритет Деметрия Фалерского и установим правило: прежде чем процитировать еврея, поищи, у какого арийца еврей эту мысль украл.
Не ждали греки вознаграждения за земные страдания и в загробной жизни, которая казалась им не жизнью, а каким-то унылым неполноценным существованием. В XI песни «Одиссеи»
Итак, с одной стороны – олимпийские боги, боги для счастливых, как их не без основания называют христиане (а много ли было счастливых в рабовладельческом мире?), а с другой – полная безысходность?
Отнюдь нет. Такое представление о религии античных греков будет поверхностным. У этой религии была вторая сторона, недостаточно изученная до сих пор.
«Религиозное развитие греческого общества, – говорит итальянский коммунист А.Донини, – характеризуется дуализмом культов «олимпийских» и «народных» богов» [А.Донини. Люди, идолы и боги. М., 1962, стр.127.]. Народными были хтонические боги – Деметра, богиня растительности, и Дионис, бог вина и виноделия. Этих богов выдвигал против олимпийских богов аристократии правивший в Афинах, опираясь на народные массы, тиран Писистрат (560-527 г. до н.э.), построивший храм Деметры в Элевсине и учредивший всенародные празднества Дионисия [В.С.Сергеев, цит.соч., стр.176.], а также тираны других городов – Периандр в Коринфе и Клисфен в Сикионе. Эти культы вносили в верования греков новые элементы. Например, в элевсинском культе мы находим совершенно необычную для греческой религии идею – веру в блаженство за гробом [С.А.Токарев, цит.соч., стр.465.]. Высокомерный итальянский барон Ю. Эвола смотрел на народную религию, разумеется, презрительно, сверху вниз. Он везде находил мифологический фон, сводившийся к «дуализму светлых, небесных божеств политического и героического мира и женских, материнских божеств «естественного» существования, любезных, прежде всего, плебейским слоям». «Символический культ мужественных небесных божеств света и высшего мира» он противопоставлял «темному царству Матерей и хтонических божеств» [J. Evola. Les homes au milien des ruines. Paris, 1984, p. 34-35.]
Мысли эти Ю. Эвола подробно развивал в своей довоенной работе «Бунт против современного мира». Поясняя свой термин «материнская культура», он подчеркивал, что при высшем божестве женского, а не мужского рода все существа рассматриваются как дети этой богини, не имеющие собственной жизни. Это типично для великих богинь азиатско-средиземноморского региона, таких, как Исида, Астарта, Кибела, Танит и особенно Деметра, центральная фигура «пеласго-минойского цикла». Солнце изображалось как дитя в лоне великой Матери, ночь ставилась выше дня, сильно выражены были фаталистические мотивы и т.п. К этому типу культур «южного происхождения» Ю. Эвола относил и все виды культов, мифов и обрядов, в которых преобладает хтоническая тема, тема «матери сырой земли». Светлым божествам индоевропейцев противостоят, в понимании Ю. Эволы, экстатически-демонические культуры «темных народов юга». К этим «темным народам юга» он, очевидно, относил и славян, потому что говорил о славянском «мире» в одном контексте с «дикими общинами» Африки и Полинезии. [J. Evola. Revolte gegen die moderne Welt. Vilsbiburg, 1993, стр. 255, 257, 261.]
В торжестве греческой демократии Ю. Эвола видел победу Малой Азии или, точнее, Юга над греческими племенами, а в пифагорействе – «возврат духа пеласгов». Учение о перевоплощениях души означало для Ю. Эволы «подчинение хтоническому закону». [Там же, стр. 305-306.] Везде и всюду просматривается у барона стремление воспарить над презренной землей: так, по его мнению, должен выражать себя «арийский дух». Но подлинный арийский дух от земли не отрывался, такой отрыв – признак вырождения духа, а отнюдь не его возвышения.
Особенно интересен культ Диониса.
Этот культ был заимствован из Фракии. В.Георгиев видит в пеласгах, народе, пришедшем в Грецию раньше греков и впоследствии смешавшемся с ними, племена, родственные фракийцам [В.Георгиев, цит.соч., стр.144-145.]. Раньше догреческое население априорно считалось неиндоевропейским. В.Георгиев доказал обратное. Однако В.Георгиев хватил через край, отрицая вообще наличие неиндоевропейского субстрата в Греции. Необходимую поправку внес Л.А.Гиндин, показавший многослойность догреческого субстрата. Первый слой, как выясняется, был все же неиндоевропейским, первый индоевропейский принадлежал не пеласгам, а племенам, родственным хеттам (у В.Георгиева понятная слабость к фракийцам, как к древнейшим обитателям Болгарии), потом пришли пеласги, а потом уже греки [Л.А.Гиндин. Язык древнейшего населения юга Балканского полуострова. М., 1967, стр.79, 169.]. Версия о родстве догреческого населения с фракийцами позволяет объяснить ту популярность, которую приобрел в Греции фракийский культ.
Интересные сведения о фракийцах сообщает Геродот. Он называет их самым многолюдным народом после индийцев и считает, что при единоначалии он был бы неодолим (V, 3). (Позже то же самое будет сказано о славянах). Наиболее мужественным и справедливым из фракийских племен, по его мнению, являются геты, живущие к югу от Дуная (IV, 93). Интересно, что это племенное название совпадает с тем, как китайцы называли синьцзянских тохар-юэчжи (так в китайской транскрипции передается слово «гети») [Ю.Рерих. Тохарская проблема. «Народы Азии и Африки», 1963, № 6, стр.123.]. С.П.Толстов по этому случаю отнес тохарский язык к восточной, массагетской ветви воображаемой иллиро-фрако-киммерийской семьи [С.П.Толстов. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948, стр.140.]. На самом деле такой семьи не было, но Толстов тогда увлекался марризмом и фантазия заносила его слишком далеко: он договорился даже до отождествления Заратустры с Залмоксисом [Там же. стр.88.]. О последнем нужно сказать особо.
Геродот отмечает у гетов такую удивительную с его точки зрения особенность, как вера в бессмертие души. Вера эта, по его словам, состоит в том, что люди после смерти удаляются к божеству Залмоксису. Раз в пять лет к нему отправляют вестника: выбранного для этой цели человека сбрасывают на острия копий (многие могли видеть этот обряд в румынском кинофильме «Даки»). Если проколотый человек умирает, то божество признается милостивым к гетам; если же он не умирает, то геты винят в том самого вестника, считая его человеком порочным, и затем отправляют к божеству другого человека.
Геродот приводит распространенную в греческих кругах версию о том, будто Залмоксис был рабом Пифагора. Он проповедовал среди своих диких соотечественников вечное блаженство после смерти, а потом удалился в подземелье и прожил там три года. Геты скучали и сожалели по нем, как по умершем, но на четвертый год он явился к фракийцам и таким способом внушил доверие к тому, что проповедовал (поневоле напрашивается аналогия с Иисусом, с его трехдневным пребыванием во гробе в пещере и последующим воскресением). Однако Геродот не идет на поводу у греческого патриотизма и высказывает предположение, что Залмоксис жил за много лет до Пифагора (IV, 94-96).
К сожалению, до сих пор не перевелись большие греки, чем сам Геродот, не верящие в способность «варварских» арийских народов к религиозному творчеству. Жаль, что поддалась таким настроениям Нора Чедвик, опытный кельтолог, отрицающая самобытность кельтской религии и видящая в ней лишь вульгаризованное пифагорейство. Она приводит мнение одного античного автора, будто друиды приняли учение Пифагора при посредстве его раба Залмоксиса-фракийца [N.K.Chadwick. The Druids. Cardiff. 1966. стр. 59.]. Дешевая цена версии о «рабе Пифагора» понятна, но о религиозных связях фракийцев и кельтов стоит подумать. Я.Розен-Пшеворская относит формирование религиозной организации у кельтов к III в. до н.э., т.е. к тому периоду, когда кельты доходят до Греции и вступают в контакт с фракийцами [Я.Розен-Пшеворская. К вопросу о кельтоскифских отношениях. Советская археология. 1963, № 3, стр.37.].