Зарницы смуты
Шрифт:
— Я бы так не сказал, — кукловод покосился на группу детей, чьи лица покрывали гнойники. Им-то помощь хорошего лекаря точно не помешает.
— Вы говорите не о том, — Мать вышла из-за своей ширмы. — Кукловод, мы с Риассом не сходимся лишь в одном — я не думаю, что Карохар безопасное место. Конечно, он далеко от болот, и вряд ли люди Хехора смогут преодолеть огромную пустыню. Но это касается лишь людей.
— Не пойму, к чему вы клоните, — нахмурился Валиадо.
— Мучители не самое страшное, что могут предложить миру топи. — Женщина уселась на край лежанки. От нее сильно пахло камфорой и йодом. — Мой прадед
— Они были сильны? — Кукловод облизнул пересохшие губы. — Если да, то насколько?
— Кто знает, — Мать пожала плечами. — Минуло больше сотни лет с той поры. Но вряд ли стоит надеяться, что существа, удерживающие в узде топи, ни на что не способны.
— Все беды от незнания! — с наставительной интонацией и очень громко проговорил Риасс. — Сейчас невозможно отыскать ничего, что могло бы помочь в нашем деле. Я… кое-что знаю о хозяевах Хехора. Но до поры буду молчать.
— Что ж, а мне держать рот на замке не нужно. — Знахарка встала и разгладила складки на юбке. — Как вы уже говорили — деньги для меня роли не играют. И я не хочу, чтобы твои способности так бездарно пропадали… Поэтому использую тебя как племенного жеребца. Не обессудь, кукловод, но твой дар нам всем еще может пригодиться.
Ларт брел через вечерний город, накинув на голову капюшон и сунув руки в карманы. Мелкие капельки барабанили по жесткой ткани, умудрялись просачиваться меж швов и уже изрядно промочили его стеганую рубаху. Дождь разогнал горожан по домам, наполнил воздух запахом влажной глины и сырости. Ни души не было видно на улицах, Таль-Самор превратился в город-призрак…
Вот уже который вечер Клогарт проводил в компании Юлера. Этот хмурый, не очень приветливый с виду мужчина оказался кладезем интересных историй и предположений. Пожалуй, таких людей принято называть философами. Измышления он любил подкреплять стихами, изречениями мудрецов и тонкими колкостями. Жена Юлера, красивая немолодая женщина со странным и сложным именем Эрхра, появлялась редко, предпочитая время проводить за вышивкой, сидя у камина. К Ларту она относилась прохладно.
Жила чета Сартонов в новом квартале Тал-Самора, еще не успевшем даже обрасти многоэтажными домами и трущобами. По большей части здесь были поместья, зачастую недостроенные, а кое-где встречались мраморные статуи и остовы разобранных зданий. Раньше здесь находился парк.
Обогнув старый фонтан с помутневшей от взбаламученного ила водой, Клогарт остановился. Почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Ему было знакомо такое чувство тревоги, и оно зачастую помогало одерживать победы в схватках, увертываться от неожиданных ударов и предугадывать маневры противника. Чутье Рубаки — так называли это мастера в университете. И оно никогда не подводило… никогда.
Ларт свернул в узкий проулок и прижался спиной к стене. Если кто-то крался за ним по пятам, вряд ли пройдет мимо. Тут-то он его и подкараулит!
Великан огляделся в поисках какого-нибудь оружия — меча
Как назло — кругом ничего подходящего не нашлось; лишь старые бочки, под самый край набитые мусором. Ругнувшись, Ларт перевернул одну из них и проломил подгнившие доски сапогом. Пришлось приложить немного усилий, чтобы снять кованый обруч. Не бог весть что за оружие, но всяко лучше голых кулаков.
Он выждал какое-то время, но преследователи так и не появились. Особым терпением опальный Рубака похвастаться никогда не мог. Так и вышел из проулка — с ржавым ободом в руках, перепачканный грязью и промокший до нитки. Зло оглядел улицу.
Пусто.
Но чувство тревоги никуда не делось. Чей-то взгляд буравил спину, колючими иголками впивался в тело. Если бы Ларт мог почувствовать страх — испугался бы. А так лишь нервно повел плечами и продолжил идти, не выпуская обруча из пальцев. Рано или поздно он заставит ублюдка показать себя, а потом свернет ему шею. Нужно только заманить его в подворотню потемнее.
Клогарт улыбнулся и направился к недостроенному дому, приютившемуся между двумя роскошными особняками. Он выбросил обруч и подхватил из прикрытой старой холстиной поленницы бревно. Сучковатое, в руку толщиной, тяжелое и надежное. Эдакой палицей запросто можно крушить черепа.
Калитка не была заперта, а во дворе не оказалось даже сторожевого пса. Никто не помешал Ларту пробраться внутрь строения. Там было пыльно и сыро, на полу скопились лужи, по стенам стекала просочившаяся сквозь не осмоленную крышу влага. Из окон задувал ветер.
Долго ждать не пришлось. Клогарт скорее почувствовал, чем услышал, что кто-то приближается к дверному проему. Весь напрягся, приготовился вложиться в один-единственный удар. Как всегда, когда его охватывал боевой азарт, Ларт напрочь забывал обо всем. Он не думал о том, что в дом может заглянуть сторож или же попрошайка, спешащий переждать здесь дождь. Ярость застила глаза.
Едва размытая тень появилась на пороге, Клогарт рванул вперед. Массивное полено описало полукруг… и замерло, словно завязнув в воздухе. Сам Ларт превратился в статую — не мог даже продохнуть, настолько сильны были невидимые путы, стянувшие его.
В дом вошел человек. Серый дорожный плащ из грубого сукна, высокие сапоги на толстой подошве; в руках — гладкий посох из темного дерева. Острый нос, скуластое лицо, лоб в глубоких морщинах. Седые волосы едва доставали плеч, прилипли ко лбу и щекам мокрыми прядями. С холодком Клогарт заметил, что глаз человека не видно. Просто черные провалы под надбровными дугами.
— Ничтожество, — сухо проговорил человек, разглядывая замершего Ларта. Он странно выговаривал слова — растягивал шипящие. — Ты на кого руку поднял?
Ладонь в перчатке звонко шлепнула здоровяка по щеке. Тот вздрогнул, зарычал, как бешеный пес. На губах выступила пена. Клогарт находился на грани безумия, и если смог бы добраться до незнакомца — разорвал голыми руками. Но в тот миг он был беззащитнее новорожденного младенца.
— Отвечай быстро и коротко. Все равно умрешь, так что не противься мне. Смерть… она бывает разной. Иногда — в мгновение ока. А иной раз превращается в бесконечную агонию, когда просто начинаешь мечтать о спасительном ноже, воткнутом в сердце.