Засекреченный полюс
Шрифт:
– Это что здесь приключилось?
– удивленно вопросил Ми-ляев, пришедший перекусить.
– Да вот трубу Костя помог чистить. А она и жахнула, - смущенно сказал я.
– Боюсь, теперь с обедом придется погодить.
– Тогда тебя с первым пожаром, - схохмил Николай Алексеевич.
– Это почему же с первым?
– ехидно заметил Яковлев.
– Лично для Курко - это второй.
Костя аж побелел от ярости, но сдержался. И, процедив сквозь зубы:
– Ну, Гурий, погоди. Попомню я тебе эту шутку, - вышел из кают-компании, громко хлопнув дверью.
Злополучное событие, напоминание о котором вызвало гневную реакцию Курко, произошло летом. 12 июля по неизвестной причине в палатке радистов вспыхнул пожар. Пламя мгновенно охватило высохший под солнечными лучами брезент, и, когда прибежали хозяева, она успела превратиться в огромный костер.
– Документы, документы спасайте!
– не своим голосом закричал Петров и кинулся в огонь. К счастью, чемодан с записями наблюдений оказался неподалеку от входа. Едва успели его вытащить, как взорвался бачок с бензином и четырехметровый столб пламени поднялся над палаткой. За бачком стали рваться патроны. Пришлось оставить дальнейшие попытки спасти что-либо из имущества. Но главная беда заключалась в том, что лагерь остался без радиосвязи. Выручили станционные умельцы. Из остатков радиоаппаратуры и запаса деталей они собрали новый радиопередатчик.
Связь с Большой землей была восстановлена. Правда, пожар в кают-компании не принес особых бед, и после объявленного аврала она стала даже чище, чем раньше. К тому же Сомов разрешил разжечь камелек бензином, чтобы просушить помещение.
Но история с пожаром на радиостанции получила свое неожиданное продолжение - литературно-музыкальное. После моих настоятельных просьб радисты наконец установили в кают-компании репродуктор. Превратившись в очередной раз из доктора в повара, я принялся разделывать рыбу, лихо приплясывая, чтобы не замерзли ноги, под бравурную джазовую музыку. Когда она смолкла, диктор объявил: "Передаем французскую песенку "Все хорошо, прекрасная маркиза" в исполнении Эдит и Леонида Утесовых". Не успели замолкнуть слова последнего куплета, как я схватил карандаш и принялся набрасывать полярный вариант "Маркизы". Песня писалась легко, и вскоре я, аккомпанируя ударами ножа по разделочной доске, во весь голос принялся напевать: "Все хорошо, тепло и безопасно, работа в меру нелегка. Дела у нас идут почти прекрасно, за исключеньем пустяка".
Вечером, когда, насытившись, все разомлели, попивая чаек, я вдруг объявил:
– Сейчас я исполню новую песню под названием "Полярная маркиза". Предварительно объясняю: идет радиоразговор между Сомовым и Кузнецовым. Итак, "Полярная маркиза" в исполнении заслуженного кока Центрального полярного бассейна Виталия Воловича. Слова его - музыка народная.
"Алло, алло, Мих, какие вести,
Как на дрейфующей дела?
Надеюсь, дрейф идет без происшествий,
И льдина крепкая цела?"
"Все хорошо, тепло и безопасно.
Работа в меру нелегка.
Дела у нас идут почти прекрасно,
За исключеньем пустяка.
Случилось маленькое горе:
Чехол спалили на моторе,
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо".
"Алло, алло, но как движок зимою
Работать будет без чехла?
Сообщите мне шифровкой деловою,
Потеря как произошла".
"Все хорошо, тепло и безопасно,
Работа в меру нелегка.
Дела у нас идут почти прекрасно,
За исключеньем пустяка.
И что чехол - не в нем терзанья:
Сгорел движок до основанья,
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо".
"Алло, алло, мы все теперь в волненьи,
Удар полученный жесток.
Без промедленья шлите объясненье,
Как погорел у вас движок".
"Все хорошо, тепло и безопасно,
Работа в меру нелегка.
Дела у нас идут почти прекрасно,
За исключеньем пустяка.
И что движок - не в этом дело:
Радиостанция сгорела,
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо".
"Алло, Мих, Главсевморпуть в печали.
Всему начальству тяжело,
Как вы в беду ужасную попали,
Как это все произошло?"
"Мы получили важное сообщенье,
Что скоро будет самолет,
И, как один, оставив помещенье,
Ушли с лопатами на лед.
Мы чистили аэродром,
Как вдруг раздался страшный гром,
Рвануло где-то по краям
И льдина лопнула к х...м.
Дошел до рации толчок,
На керогаз упал мешок
И запылал в один момент
За ним палаточный брезент.
Мы видим, рация в огне.
Мы прибежали наконец,
Но поздно - рации п...дец.
Движок расплавиться успел,
А на движке чехол сгорел,
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо".
Последние слова песни заглушил громовой хохот, от которого зазвенели бутылки. Курко было насупился и процедил сквозь зубы:
– Ну, доктор, погоди.
Но долго дуться он не умел и в знак примирения похлопал меня по плечу.
Когда все разошлись, в кают-компании появился Щетинин, заступивший на вахту. Мы мирно беседовали, как вдруг за стенкой камбуза раздались странные звуки, словно кто-то передвигает железные бочки.
Торошение!!! Набросив шубы, мы выскочили наружу.
Шум все усиливался, превратившись в непрерывное бу-бу-бу.
– Слышишь, как корежит? Может, пойдем поглядим?
– сказал Жора, зажигая фонарь.
Неподалеку что-то грохнуло, застонало и смолкло. Льдина вздрогнула от удара. Мы прошли метров сто-сто пятьдесят, и яркий луч фонаря выхватил из темноты груду шевелящихся, словно живых, глыб. Ледяной вал двигался довольно быстро. Под его тяжестью край поля треснул, а за нашей спиной появилась темная полоса воды. Мы отбежали назад, чтобы не оказаться отрезанными от лагеря, едва не угодив в быстро расширяющуюся трещину.