Заставь меня остановиться 2
Шрифт:
— Да вообще ничего, — иронично произносит он, резко потянув толстовку вниз, оголив при этом мои плечи. — Мне не нравится, когда от тебя пахнет чужим мужским запахом, — с силой сдергивает с меня кофту. — Будь эта толстовка брата, друга, или случайно забывшего ее экс-бойфренда. Я понятно объясняю?
— Как же ты меня сейчас бесишь! — не знаю, что на меня находит, но я со всей силы сжимаю его нос. И выкручиваю до тех пор, пока Богдан сам меня не останавливает больно сжав мое запястье.
— Ты совсем чокнулась?! — скидывает меня со своих ног на сиденье так, что я ударяюсь рукой о клетку. Кажется, у Лукьянова на глазах выступили слезы. Скорее всего от боли. Блин, переборщила. — А если он будет синим?! Как я появлюсь на работе?
— Это тебе за то, что в очередной раз считаешь меня какой-то давалкой, — первой нарушаю затянувшееся молчание.
— Что ты несешь? Какая давалка?!
— Обыкновенная. Я тебе русским языком сказала, что это толстовка брата, а ты мне поверил?! — молчит, упершись взглядом на съехавшую лямку сорочки. — Не поверил, равно как и в то, что я с твоим братом не спала.
— А ты мне поверила, что я не живу со своей женой и наш брак формальный? С себя бы начала, а потом уже на меня пеняла.
— Оба хороши, — вполне искренне соглашаюсь я, поправляя лямку сорочки. — Давай поговорим. Нормально. Ты когда-то предлагал по-взрослому.
— Обязательно поговорим по-взрослому, но не сейчас. Несмотря на вонючую толстовку твоего брата, у меня все колом стоит, — захлопывает дверь. — Так что сначала примирительный секс, — тянется ко мне и ставит рядом стоящую клетку с ежиком на переднее сиденье. — А потом уже разговоры разговаривать, — без тени шутки произносит Богдан, надвигаясь на меня.
Через несколько секунд я оказываюсь опрокинутой на сиденье, сам же Лукьянов нависает надо мной, расстегивая свою рубашку. Неужели я настолько чокнутая, чтобы дать этому случиться прямо сейчас? От части мне этого действительно хочется, но точно не здесь и не сейчас. Если бы хотя бы он был трезвый, а еще лучше верил мне. Почему-то захотелось плакать. Не должно так быть, особенно учитывая то, что мне нравятся поцелуи Лукьянова и то, как он водит губами по шее. Все нравится, но, блин… Чувствую, как его ладонь проводит по бедру и вклинивается между моих ног. Богдан проводит пальцами по белью и многозначительно хмыкает, приподнимаясь на одной руке.
— Хм… у тебя трусы сухие.
— Ну, было бы странно, если бы я носила мокрые, — откровенно язвлю, пытаясь выбраться из-под него.
— Язва.
— Гастрит.
— Я тебя что не возбуждаю? — спрашивает Богдан, растерявшись, тем самым дав мне возможность выбраться.
— От тебя воняет алкоголем. Ты пьяный и пытаешься трахнуть меня на заднем сиденье машины. Меня это должно возбуждать? — вру. Не чувствую я от него запаха алкоголя. Точнее чувствую, но от него не воняет. А очень даже приятно пахнет. Он, несмотря на свое состояние, — все равно вкусный.
— Что-то я не слышал, чтобы этого кого-то останавливало. Сухие трусы — это прям удар ниже пояса, — вполне серьезно произносит он.
— Я бы так не сказала.
— Не сказала она. Я знаю, что говорю. Иди сюда, мне надо сделать их мокрыми, — вновь тянет меня на себя.
— Прекрати, — отмахиваюсь, пытаясь подавить в себе непрошеную улыбку. Усаживаюсь на сиденье и поправляю многострадальную ночнушку. Лукьянову же вообще не смешно. На его лице откровенная растерянность и озадаченность. Переводит взгляд на клетку насмешливо произносит:
— Покажите мне ежи, где у Ани точка джи.
— Дурак, — толкаю его в плечо и выхожу из машины. Сажусь на водительское место и завожу машину. — Я отвезу тебя домой.
— Еще никогда женщина не довозила меня до дома.
— Приятно осознавать, что я у тебя первая такая.
— Еще было бы приятнее, если бы я у тебя был первым, — еле слышно произносит Богдан.
— Что?
— Машину веди аккуратнее. Вот что. Ты как типичная баба — на дорогу не смотришь.
— Я вижу вы трезвеете, Богдан Владимирович? — тем хуже для меня. Поговорить-то еще не успели.
— Не совсем. Я обескуражен тем, что у меня в трусах пожар. Вот и несколько зол.
— Пожар? Типа ощущение жара? Так может это какая-то половая инфекция, Богдан Владимирович? — да, блин, ну зачем меня опять несет?!
— Всего лишь яйца горят, — как ни в чем не бывало бросает Лукьянов.
— Ты хотел сказать testis?
— Я хочу сказать, что ты сейчас доиграешься. Хотя я рад язве. Добро пожаловать.
Ничего не отвечаю, хотя очень хочется. Мне надо его разговорить, а не шутки шутить. Хотя сдается мне, что мои сухие трусы, будь они не ладны, его отрезвили. Смотрю в зеркало заднего вида, наблюдая за тем, как Лукьянов трогает свой нос. Да, этим я его тоже отрезвила, блин. Весь путь до дома Богдана я продумываю в голове вопросы. И понимаю, что начать надо не с вопроса о жене.
Отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины. Открываю дверь и сажусь рядом с Богданом. Убираю руку от его носа, и сама того не планируя, целую его в травмированный орган.
— Прости за нос. И за пожар в трусах. Пожалуйста.
— Прощаю.
— Почему вдруг ежик? — резко перевожу тему, тянусь за клеткой и ставлю ее себе на колени. — Почему не котенок, например.
— Котенка легко погладить, а ты попробуй ежиху.
— А разве это трудно? Такая хорошенькая, — ничуть не приукрашивая, вполне серьезно произношу я, доставая из клетки ежика.
— Она… это… немного некоммуникабельная. Жила в очень плохой семье, где над ней издевались. Не кормили. Как я понял только поили. Да и то редко.
— Пипец. И где ты ее взял?!
— В приюте. Моя дочь захотела собаку, и я не смог ей отказать. А там оказался еще и этот ежик. Ежиха. Это девочка. Вот я ее и забрал. Она у меня пять дней прожила.
— А как ты ее назвал? — провожу рукой по колючкам ежихи и улыбаюсь как дурочка, смотря за тем, как она нюхает мой палец. Утыкается как котенок. — Так как?