Застенок
Шрифт:
Роман приблизился к древнему гиганту, испытывая нечто похожее на благоговение. Подойдя вплотную к Стене он положил на нее ладонь. Кирпичи были холодны и никак не отозвались на тепло руки. Стена была нема. Роман оторвал от кирпичей похолодевшую ладонь.
Он двинулся вдоль Стены, рассматривая рисунки и надписи, оставленные кем-то, кто пожелал непременно засвидетельствовать свое присутствие в мире, оскорбив тем самым Стену, как думалось поначалу Роману. Маргиналии были разбросаны хаотично, без всякого порядка. Кто-то умудрился оставить автограф в трех метрах от земли. Видимо, служитель по просьбе и за предусмотренную плату снабжал особо тщеславных клиентов лестницей.
Из рисунков Романа заинтересовал лишь один. Это был отпечаток руки красного цвета, смазанный книзу неровным потеком. В воображении сразу же возникал образ стенобойца, истекающего кровью и в смертной агонии жадно цепляющегося за Стену.
Недалеко от кровавой руки Роман прочел стихи, запечатленные на кирпиче зеленым маркером:
Б…ская Стена,Ты у меня одна,Словно в ночи луна.Какого ж тебе рожнаНадобно от меня,Б…ская ты Стена?Чуть дальше шло признание в любви, оставленное пылкой душой – к кому или к чему оно относилось, было неясно:
Тут же Роман наткнулся на неистребимое
Попадались и еще стихи, довольно оригинальные для настенных росписей.
Неровным пятномРасползлись мозгиПо кирпичам.Граждане!Это вам не Ньютона бином —Он не видел ни згиНа своем на пути,Но последний причалОн сумел найти.Рядом со строчками и впрямь темнело неровное пятно. Однако, вряд ли это были мозги.
Задрав чуть повыше голову, он прочел хвалебную миниатюру:
Безумству павших слагаем песнюЗа дело правое, за дело верное:Плывут пароходы – салют героям.Пролетают самолеты – салют отважным.Гудят паровозы – салют бесстрашным.Ну, а проедут танки – где ж этот день вчерашний?Да, без сомнений, до него здесь побывало много бесстрашного и веселого народа. Автографы попадались все больше затейливые, с художеством и с приправами. Осмотр Стены доставил Роману неизъяснимое эстетическое наслаждение. Маргиналии уже не казались вопиющим оскорблением аристократично-древней Стены. Напротив, глаз радовался, глядя на это посильное народное творчество:
Ну, п…Здоболы, кто на новенького?
Атас! Веселей жуй ананас!
Любите, мальчики,
В застенках девочек.
и
«Стенобитный кодекс» – forever!
Служитель все время осмотра находился поблизости, с опаской наблюдая за бесшлемным клиентом.
Уходя от Стены, Роман спросил старика:
– Скажите, а она действительно так крепка, как кажется?
– Покрепче черепа будет, – криво усмехнулся тот. – С вас, молодой человек, сто семьдесят два рубля пятьдесят копеек
– Что так дорого? – удивился Роман.
– Двадцать три минуты нахождения у Стены по семи с половиной рублей за минуту. Итого, сто семьдесят два рубля пятьдесят копеек, – как заведенный механизм проговорил смотритель и в доказательство продемонстрировал свой хронометр.
Роман расплатился.
Вечером он рассказал о Стене Маргоше.
Та не поверила и в шутку намяла любимому бока, чтобы врал, да не завирался.
26. Не странная любовь к отечеству
К осени о Вечном жиде говорил весь город, наполненный тревожными слухами о конце света. Доходило до беспорядков, подобных памятному для Романа побоищу возле помойки. С очередным проявлением народного протеста он столкнулся в столь же необычном месте. Возле лечебницы для душевнобольных, рядом с которой гулял в парке в поисках вдохновения.
Сперва ему показалось, что психи взбунтовались и митингуют на территории больницы. Подойдя ближе, понял, что ошибся. Толпившиеся внутри больничной ограды на психов похожи не были – по крайней мере, с виду. Они беспорядочно шумели, а их пытались переорать десяток врачей и санитаров с перекошенными от натуги и спортивной ярости лицами. Персонал клиники отстаивал права учреждения и свои личные, обструкционеры, по-видимому, пытались у них эти права изъять, покромсать и поделить по справедливости.
Из воплей невозможно было понять суть требований. Но плакаты, которыми вооружились пикетчики, говорили об оной сути очень даже недвусмысленно: «Вечных жидов – в черту оседлости», «Русские психбольницы – для русских», «Евреев лечат, русских калечат». «Даже в психушке евреи пользуются привилегиями!».
Роман подобрался ближе и стал в сторонке. Люди в белых халатах, надсаживаясь, требовали очистить территорию. Оппозиционеры сооружали из ящиков трибуну, держа ее в плотном кольце оцепления.
На груду ящиков взобрался человек с черной повязкой на рукаве. На ней стояли три белые буквы – СРП. Союз Русских Патриотов. Такие же повязки были у всех демонстрантов.
Оратор дирижерским взмахом руки призвал соратников к молчанию. Вслед за патриотами умолкли врачи с санитарами, слегка ошалевшие от собственной ругани. Им все это представление было, конечно, не в новинку, но обычно они имели дело с гораздо меньшим количеством пациентов на одну врачебно-санитарную душу. Здесь же пациенты действовали слаженно, в едином порыве и сдаваться на милость медицины не собирались.