Затем

Сосэки Нацумэ

Вот и нынче он лежал до тех пор, пока звон колокола не стих. Затем пошёл в столовую, где возле хибати стоял обеденный столик, а на нём что-то, накрытое салфеткой. Стенные часы показывали первый час. Служанка, видимо, уже поела и сейчас дремала у себя в комнате, облокотившись на кадушку для варёного риса. Кадоно нигде не было, наверно, куда-то ушёл.

Дайскэ отправился в ванную, смочил голову, вернулся и в одиночестве сел за столик. Покончив с трапезой, он снова пошёл в кабинет с намерением хоть немного почитать после долгого перерыва. Открыл европейский роман на странице с закладкой, но обнаружил, что совершенно забыл, о чём шла речь

впереди. Такое редко случалось с Дайскэ, обладавшим прекрасной памятью. Со школьных времён он слыл книголюбом. И по окончании учёбы необычайно гордился тем, что в состоянии выписать любую книгу, не отказывая себе в остальном. Стоило ему день не почитать, и возникало ощущение пустоты. Поэтому, если ничто не мешало, он ежедневно наслаждался чтением. Порой ему казалось, что это истинное и единственное его призвание.

Дымя сигаретой, Дайскэ полистал уже прочитанные страницы, постарался восстановить в памяти, как развивался сюжет, и у него вдруг возникло неприятное чувство, словно ему надо было чересчур быстро перепрыгнуть из шлюпки на берег. Тем не менее Дайскэ заставил себя почитать часа два. Но больше не выдержал. Печатные знаки, разумеется, слагались в его сознании в слова и фразы, обретали смысл, но нисколько его не волновали. От такого чтения Дайскэ не получал никакого удовольствия, как если бы, изнывая от жары, стал вместо льда сосать пузырь со льдом.

Чтение сейчас не шло на ум. Он решил не заставлять себя и захлопнул книгу. Но ему надо было чем-нибудь заняться, ибо нынешнее его состояние не определялось просто скукой.

Дайскэ прошёл в столовую, накинул хаори, который Кадоно аккуратно сложил, сунул ноги в гэта, сброшенные у входа, и чуть не бегом устремился к воротам. Было около четырёх часов. Дайскэ сел в первый попавшийся трамвай. На вопрос кондуктора, куда он едет, ответил первое, что пришло в голову. Раскрыл бумажник. Там ещё оставалось кое-что из тех денег, которые он собирался истратить на своё путешествие и большую часть которых отдал Митиё. Купив билет, он тщательно пересчитал оставшиеся бумажки.

Этот вечер он провёл в одном из чайных домиков Акасака, где ему довелось услышать занятную историю. Красивая молодая женщина сошлась с одним мужчиной и зачала от него, но, когда пришло время рожать, печалилась необычайно и проливала слёзы. Все удивлялись, спрашивали о причине грусти, она же отвечала, что ей, такой юной, очень обидно рожать. Видимо, всем существом своим женщина вдруг ощутила быстротечность жизни, мимолётность истинной любви, которая исчезнет с появлением ребёнка, когда она станет матерью. Женщина эта, судя по всему, не была воспитана в строгих правилах. Дайскэ слушал с огромным интересом. Вот он, внутренний мир женщины, для которой ничего нет важнее собственной красоты и радостей любви.

Дайскэ решил на следующий день непременно увидеться с Митиё и придумал предлог. Он должен знать, сказала ли она мужу о деньгах, которые ей принёс Дайскэ, и как это отразилось на их отношениях. Он убедил себя, что именно это главная причина тревоги и он не успокоится, пока не поговорит с Митиё.

Дайскэ переоделся, отбросив в сторону всё, что надевал накануне, и почувствовал себя обновлённым. С каждым днём солнце припекало всё сильнее, и люди с нетерпением ждали дождей, которые принесут влагу. После вчерашних развлечений Дайскэ ощущал себя мрачной тенью на фоне весёлого солнечного пейзажа, и это сильно его угнетало. «Скорее бы сезон дождей», — надевая летнюю широкополую

шляпу, думал Дайскэ, у которого мысли были такими же пасмурными и тяжёлыми, как грозовое небо.

Пока он добирался до Хираоки, вся голова его, до самых корней волос, покрылась испариной. Дайскэ снял шляпу и хотел войти, но дверь была заперта, лишь какая-то возня слышалась за домом. Дайскэ обошёл его с другой стороны и увидел возле кладовой Митиё. Склонившись и слегка вытянув свою тонкую шею, она вместе со служанкой натягивала на доску выстиранный и накрахмаленный кусок ткани, измятой и бесформенной. Заметив Дайскэ, она оторвалась от дела и так стояла, не произнося ни слова. Дайскэ тоже несколько секунд молчал, а потом проговорил:

— Не ждали?

Митиё отряхнула воду с рук, вбежала в дом с чёрного хода, сделав Дайскэ знак глазами, чтобы он шёл с парадного. «Приходится запирать от воров», — объяснила она, отпирая решётчатую дверь. Митиё вся раскраснелась от солнца, бледный лоб покрылся мелкими каплями пота. Глядя сквозь дверную решётку на удивительно тонкую, почти прозрачную кожу Митиё, Дайскэ терпеливо ждал, пока она откроет.

— Простате, что заставила вас ждать, — сказала Митиё, отступив на шаг и пропуская Дайскэ в дом. Дайскэ протиснулся в узкую дверь, едва не задев Митиё, и прошёл в гостиную. У столика Хираоки был заботливо положен лиловый дзабутон. Дайскэ это слегка задело. Удручающее впечатление производил бурьян на сухой, неухоженной земле в саду.

Дайскэ с грустью смотрел на запущенный сад, бормоча обычные извинения, что, дескать, помешал, простите, и искренне жалея Митиё, которой приходится жить в таком убогом доме. Положив на колени руки с чуть припухшими от воды пальцами, Митиё рассказала, что сейчас крахмалила во дворе материю — надо же как-то убить время. Хираока, видимо, постоянно не бывал дома, и Митиё в одиночестве томилась от скуки.

— Завидная у вас доля, — сказал Дайскэ нарочно, чтобы вызвать Митиё на откровенность, но она, видно, не собиралась делиться с ним своими переживаниями и молча вышла в соседнюю комнату. Зазвенели металлические ручки комода, и Митиё вскоре вернулась с красной бархатной коробочкой в руках. Там оказалось аккуратно вложенное кольцо, некогда подаренное ей Дайскэ.

— Вы одобряете мой поступок? — спросила Митиё виноватым голосом и снова вышла в соседнюю комнату. Там она торопливо, словно опасаясь, как бы кто не увидел, спрятала драгоценную коробочку в комод и вернулась. Дайскэ продолжал хранить молчание. Потом, глядя в сад, заметил:

— Отчего бы вам не выполоть траву в саду, раз у вас столько свободного времени?

На сей раз промолчала Митиё.

— Хираока знает о тех деньгах? — после недолгой паузы спросил Дайскэ.

— Нет, — тихо ответила Митиё.

— Значит, вы ему не сказали?

Митиё, как выяснилось из её слов, до сих пор так и не удалось поговорить об этом с мужем, потому что он почти не бывал дома. Дайскэ верил ей и всё же никак не мог себе представить, что это единственная причина. Ведь на такой разговор ушло бы не более пяти минут. Что-то другое ей помешало, какая-то тяжесть, камнем лежавшая на сердце. И Дайскэ вдруг пришло в голову, что это из-за него Митиё чувствует себя виноватой перед мужем. Однако он не испытывал угрызений совести. Доля ответственности за положение, в котором очутились Митиё и Хираока, лежит на самом Хираоке, и он должен понести заслуженную кару, уготованную ему пусть не законом, так жизнью.