Затерянный храм
Шрифт:
Грант наморщил лоб:
– Но ведь может же быть, что ее обнаружили случайно. Крестьянин, например, когда пахал свое поле, ну или что-то в том же духе. Гробокопатели…
– Вряд ли. Все таблички с подобными надписями, которые нам известны, появились не случайно. Что бы там ни было на них написано, они были весьма недешевыми, эксклюзивными игрушками. Их находили только в дворцовых комплексах, да и то после долгих раскопок. – Рид повернулся к Марине. – Я был бы вам признателен, если бы вы обратились в Министерство культуры. Узнали бы, кто брал разрешение на раскопки в тысяча девятьсот сороковом и сорок первом годах. Полмира тогда уже воевало, так что разрешений вряд ли было много.
Он
– Куда вы с ней собрались? – с подозрением спросил Мьюр.
– К себе в номер, а потом в библиотеку.
– Я иду с вами. – Марина вскочила, и они с Ридом вошли в гостиницу.
Грант, взболтнув остатки пива в стакане, допил его. Мьюр, полуобернувшись, через плечо наблюдал за тем, как швартуется гидросамолет. Высокий мужчина в белых брюках и белой рубашке с открытым воротом выпрыгнул из кабины и начал оживленно разговаривать о чем-то со служителями на причале.
– Тебе лучше пойти с Ридом, – сказал Мьюр, повернувшись к Гранту. – В Афинах небось полно красных. Не хотелось бы, чтобы наш профессор попал в дурные руки. И купи себе костюм, а то сейчас ты выглядишь, словно какой-то оборванец.
Грант решил не обращать внимания на оскорбление.
– Ты что, действительно считаешь, что он это сделает? Разберется с линейным письмом Б?
Мьюр мрачно глянул на Гранта и ответил, тщательно взвешивая слова:
– Во время войны он занимался расшифровкой для нас. Тогда я с ним и познакомился. Кстати, это секретная информация. Может быть, он и выглядит как персонаж комической оперы Гилберта и Салливана, но он человек потрясающий. Шифр венгерского Министерства иностранных дел он расколол всего за три дня.
– Трудный был шифр?
Мьюр саркастически рассмеялся:
– Понятия не имею. Дело в том, что по-венгерски он не говорит.
Грант догнал Марину и Рида на улице, и все вместе они поехали на трамвае в центр Афин. Марина заколола волосы и сменила армейскую форму на простое голубое платье, зауженное в талии. Она сидела ровно, сдвинув колени, положив на них сумочку, – просто молодая женщина, которая едет за покупками или в кино.
Рид смотрел в окно на город. Мимо них проехал открытый грузовик, полный вооруженных солдат, и женщины с мрачными лицами стали уводить детей с дороги. Во всей остальной Европе война, может быть, и закончилась, но скрытая жестокость гражданской войны в Греции проступала повсюду.
– Кто такой Шлиман? – спросил Грант, вспомнив, что рассказывал Рид в пещере.
Удивленный Рид поднял голову:
– Шлиман? Археолог. Вообще-то очень известный. Именно он основал археологию и развивал ее в ходе своих работ.
– Это не все, что он сделал, – надула губки Марина.
– Кажется, вы говорили, что это он нашел Трою.
– Наверное, Марина хочет напомнить нам про его… м-м… энтузиазм. Как я говорил, Шлиман верил в то, что Гомер говорил правду. Романтик! А еще Шлиман очень любил быть в центре внимания. Возможно, преподнося свои открытия, он не избежал театральности.
– Ходили слухи, что половину из найденных сокровищ он сам себе подбросил, – фыркнула Марина.
Рид неопределенно махнул рукой:
– Все это мелочи. Он же не мог подкинуть циклопические стены Трои или Львиные ворота в Микенах. Можно не одобрять его приемы работы и обсуждать его толкования, но нельзя не признавать его достижения. Он вывел Троянскую войну из области мифов и обеспечил ей надежное место в реальном мире.
Грант посмотрел на него:
– Но если Шлиман доказал, что эти истории – правда, почему вы повторяете, что это сказки?
Рид смущенно улыбнулся:
– Я верил так же сильно, как и Шлиман. Или нет, я стал отступником. – Его глаза стали отрешенными. – Я однажды с ним встречался. Мне было десять лет. Он читал лекцию для публики в Королевском географическом обществе, и отец взял меня с собой. Мы поехали на поезде, а на вокзале Пэддингтон отец купил мне лимонное мороженое. Забавно, какие вещи запоминаются. Так вот, Шлиман устроил потрясающее представление. В этом своем рабочем балахоне, с немецким акцентом – просто Алан Квотермейн [28] пополам с капитаном Немо. Час пролетел незаметно, словно ты летом после обеда перелистываешь любимую книгу, читая самые интересные отрывки. Но только тут все было правдой. В тот вечер я решил, что стану таким, как Шлиман.
28
Герой приключенческого романа «Копи царя Соломона» и других произведений Г. Р. Хаггарда. (Прим. перев.)
– И что произошло?
– Я вырос. – Рид грустно вздохнул. – Поступил в Оксфорд и остался в университете. Мне казалось, что это самое лучшее место для молодого человека, который любит классическую филологию. Но Оксфорд потихоньку высосал из меня всю любовь. Нельзя провести жизнь, просто греясь в лучах сияния Гомера. Надо заниматься исследовательской работой, анализировать, толковать. И чем пристальнее вглядываешься, тем дальше оказываешься. Первый эмоциональный порыв расщепляется на совершенно рациональные компоненты, которые в свою очередь расщепляются на все более мелкие, и так далее. Все равно что препарировать любимую собаку, чтобы разобраться, почему ты ее так любишь. Когда заканчиваешь, от любви уже ничего не остается. – Рид вытер лицо носовым платком. В битком набитом трамвае было жарко, и у него на лбу выступили бисеринки пота. – А потом, что бы там Шлиман ни нашел в действительности, одно дело – развалины нескольких укреплений на холмах, пусть даже они возбуждают воображение, и совсем другое – заявление о том, что Гомер описал все так, как оно было на самом деле. Уважаемые ученые так не делают. Мы – профессиональные скептики. Если и веришь во что-то, то делаешь это про себя, потихоньку. Со временем твое убеждение переходит в смущение, потом – в шутку. В конце концов не можешь даже и вспомнить, что ты такого во всем этом находил.
– Но ваше отношение изменилось.
– Да, в пещере. Когда я увидел всю эту резьбу – как раз такую, какую описывал Гомер… – Рид в изумлении покачал головой. – Я вспомнил, что именно меня так впечатлило тем вечером в Кенгсингтоне. Не поэзия – ее я оценил позднее. Даже не сюжет, какой бы он ни был увлекательный. А возможность или надежда, что под всей этой схоластикой и легендами может оказаться что-то реальное. Что-то настоящее. – Он смущенно улыбнулся. – Я снова начал верить. Как Шлиман или как Эванс. Если говорить о нем…
Он вдруг вскочил и дернул шнур колокольчика. Трамвай, громыхая, остановился. Грант поднялся, но Марина осталась сидеть.
– Я еще не выхожу. Увидимся в отеле.
– Ты там осторожнее.
Она слегка приподняла свою сумочку. Та оказалась неожиданно тяжелой, словно помимо помады и пудры там лежало что-то еще.
– Я сама могу за себя постоять.
Грант и Рид вышли из трамвая и оказались у ворот большого белого здания в неоклассическом стиле – от улицы его отделяла просторная лужайка и отгораживала высокая каменная стена. Медная дощечка на столбике ворот сообщала: «Британская школа в Афинах».