Затерянный мир (сборник)
Шрифт:
— Как же нам его назвать? — спросил он.
— Почему бы вам не воспользоваться замечательной возможностью увековечить свое имя? — сказал Саммерли с обычной язвительностью.
— Полагаю, сэр, что мое имя останется в памяти грядущих поколений, благодаря моим собственным заслугам, — холодно ответил Челленджер. — Любой невежественный дилетант может прилепить свое имя к горной вершине или реке. Джорджу Эдуарду Челленджеру такие монументы не нужны.
Саммерли намеревался что-то возразить. Но лорд Джон заговорил раньше.
— По-моему, молодой человек, здесь вам решать, — сказал он. — Вы первым увидели озеро и думаю, никого не удивит, если вы назовете его, например, «Озеро Мелоуна». У вас есть на это право.
— Конечно же, пусть название подберет наш юный друг, — поддержал Челленджер.
— В таком случае… — сказал я, чувствуя, как начинают гореть щеки. — Я предлагаю… предлагаю его назвать «Озеро Глэдис».
— Может быть название, не например, «Центральное Озеро» точнее отразит его местонахождение? — спросил Саммерли.
— Нет. Пусть будет «Озеро Глэдис».
Челленджер посмотрел на меня сочувственно и, с шутливой укоризной покачав головой, сказал:
— Эх, юность, юность! Что же, Глэдис, — значит Глэдис.
Глава 12
«В лесу было страшно»
Я уже упоминал (а может быть не упоминал, — в последние дни мне стала изменять память) о том, как меня распирало от гордости, когда трое моих товарищей, трое человек, заслуживающих истинного уважения, с благодарностью пожимали мою руку за то, что я спас, или, по крайней мере, ощутимо облегчил наше положение. Будучи самым молодым и неопытным членом экспедиции, я естественно занимал нижнюю ступеньку в установившейся между нами иерархии. Теперь же у меня появилось право стать наравне с остальными. Увы, гордыня, как правило, приводит к беде. Торопливость в составлении карты внушила мне излишнюю уверенность в своих силах из-за чего вскоре я едва не погиб. Во всяком случае, в следующую ночь мне пришлось пережить нечто, от одних воспоминаний о чем меня бросает в дрожь.
Дело было так. Спустившись с дерева, я почувствовал такой прилив бодрости и романтического воодушевления, что никак не мог уснуть. Лорд Джон спокойно спал по-спартански без подстилки, лишь завернувшись в свое бразильское пончо. Раскатистыми руладами храпел профессор Челленджер. Сгорбившийся над догоравшим костром часовой Саммерли, положив винтовку на колени, выпиравшие острым углом, ритмично в такт дыхания раскачивал своей козлиной бородкой. Веки его были опущены, трубка погасла. Ярко сияла полная луна. Было очень свежо. Какая чудесная ночь для прогулки! И тут же мелькнула мысль. А почему бы нет? Почему на самом деле не прогуляться? Осторожно, чтобы никого не разбудить, улизнуть, продолжить путь до центрального озера и вернуться к завтраку с подробными сведениями о местности. Ведь тогда мой авторитет еще больше возрастет, и, если по настоянию Саммерли будет немедленно решена проблема спуска с плато, то я окажусь единственным членом экспедиции, приникшим в самое сердце затерянного мира. Вспомнились слова Глэдис: «в жизни всегда есть место подвигу». Мне почудилось, что я слышу ее голос. Я подумал так же о Мак-Ардле. Трехколонная передовица в «Вечерней газете», — я — автор. Какой прекрасный трамплин для карьеры. Если начнется новая мировая война, меня наверняка отправят специальным корреспондентом на передовую.
Я схватил винтовку, набил до отказа карманы патронами и, раздвинув колючие кусты заграждения, бесшумно выскользнул из лагеря. Последнее, что мне запомнилось, был дремавший Саммерли, мерно, словно фарфоровая статуэтка, покачивавший головой над догоравшим костром. В часовые он явно не годился.
Не пройдя и ста ярдов, я начал раскаиваться в своем безрассудстве. Помнится, в моих записках уже говорилось о том, что я — далеко не храбрец. Для этого у меня слишком пылкое воображение. Но вместе с тем я панически боюсь обнаружить свое малодушие. Поэтому сейчас мне ничего не оставалось, как продолжать путь. Я попросту не мог вернуться ни с чем. Даже, если бы товарищи не успели обнаружить моего отсутствия и не узнали бы о неудавшейся вылазке, воспоминания о собственной слабости сделали бы мою жизнь невыносимой. Как бы то ни было, теперь я дрожал от страха и холода и готов был все отдать лишь бы найти возможность достойно выйти из положения.
В лесу было страшно. Деревья стояли плотной стеной. Кроны, переплетаясь, заслоняли лунный свет, и лишь кое-где сквозь филигранный узор листвы проглядывали звезды. Когда глаза немного привыкли, я стал различать в сплошной темноте отдельные стволы. Они казались более светлыми вертикальными пятнами, чем угольная чернота в промежутках. Что скрывалось в ней? Я вспомнил ужасающие крики, вспомнил увиденную в свете горящей в руке лорда Джона ветки отвратительную покрытую бородавками пасть, из которой ручьями стекала на землю чья-то кровь. Я как раз находился в тех местах, где охотится это неизвестное чудовище. В любой момент оно могло накинуться на меня из темноты. Я вытащил из кармана патрон и открыл затвор. Взявшись за его рукоятку я похолодел. Уходя из лагеря, в спешке я взял не то ружье. В моих руках была не крупнокалиберная винтовка, а дробовик для охоты на рябчиков. И опять я подумал о возвращении в лагерь. Причина для того была более, чем уважительная. Узнав о ней, никто не посмел бы меня упрекнуть в постигшей неудаче. И опять же вмешалась глупая гордость. Она бунтовала против самого слова «неудача» в связи с моим именем. Постояв несколько секунд в раздумье, я отчаянно устремился дальше, стискивая в руках бесполезный дробовик. Меня пугала лесная темень, но еще страшнее казалась залитая лунным светом поляна игуанодонов. Затаившись в кустах, я долго с напряжением разглядывал открытое пространство. Сейчас на нем никого не было. Возможно кровавая драма, разыгравшаяся накануне с травоядным великаном, заставила его сородичей покинуть это место. Собравшись с духом, я быстро перебежал полянку и в зарослях на противоположной стороне отыскал ручей, служивший мне путеводным ориентиром. Этот весело журчащий попутчик напомнил мне об извилистой речушке на родной земле, где в детстве я не раз ловил форель. Следуя вниз вдоль его русла, я непременно должен был добраться до центрального озера, а идя вверх, возвратиться в лагерь. Иногда из-за густых зарослей мне приходилось терять его из виду, но воркующий голос потока не оставлял меня ни на минуту. Чем ниже я спускался под уклон, тем реже становился лес, уступая место кустам и одиноким деревьям. На такой местности передвигаться легче и безопаснее, так как перед глазами открывалось большее пространство, а сам я оставался укрытый кустами и травой. Мне опять пришлось приблизиться к болоту птеродактилей. Из-за камня внезапно выпорхнул живой аэроплан (размах его крыльев достигает самое малое двадцати футов) и, со свистом рассекая воздух, пронесся над моей головой, чем-то напоминая летящий скелет. Когда его перепончатые крылья закрывали луну, ее свет таинственным тропическим рентгеном пробивал их тонкую, словно растянутая резина, кожу. Я замер, боясь пошевелиться, так как по горькому опыту знал, что достаточного одного тревожного крика летающего гиганта, чтобы в небо взмыли сотни таких же чудовищ и устремились на мои поиски. Я терпеливо дождался, пока ящер спустится на землю за большим камнем, и лишь потом, стараясь как можно меньше шуметь, тронулся дальше.
Ночь была на редкость тиха. Но, пройдя еще несколько сот ярдов, я вдруг услышал какое-то булькающее урчание, напоминавшее кипящую в котле похлебку. Вскоре я набрел на озерцо, точнее сказать лужу (так как ее размеры не превосходили чаши фонтана на Трафальгарской площади) из какой-то черной густой жидкости; на ее поверхности вздымались и лопались пузыри с шипением вырывавшегося газа. Нагретый воздух над лужей подрагивал различимой глазом мелкой рябью, а земля вокруг была горяча до того, что невозможно держать руку. Понятно, что вулканические процессы, много лет назад породившие это плато, еще не прекратились. Потемневшие камни и сгустки застывшей лавы уже не раз нам приходилось здесь встречать, но пробивающийся на поверхность источник расплавленного асфальта, это уже — неоспоримое доказательство того, что плато и по сей день является живым вулканом. К сожалению, у меня не было времени рассматривать кипящий черной жижей резервуар, — нужно было торопиться, чтобы к утру поспеть в лагерь. Ох, уж и страхов пришлось мне натерпеться в эту ночь; лунные поляны я огибал по самым краям, укрываясь в тени; в джунглях на каждом шагу замирал с холодеющим сердцем, слыша хруст веток, через которые проходил какой-нибудь зверь. Неоднократно я намеревался повернуть вспять, и всякий раз страх побеждала гордость, упорно подгоняя меня дальше и дальше.
Наконец (мои часы показывали 1 час ночи), на открывшемся за джунглями пространстве я увидел блестящую в лунном свете зеркальную поверхность, и через десять минут уже пробирался сквозь тростник к воде. Ощущая сильную жажду, я припал к ней губами. Вода была чистой и очень прохладной. На тропинке, ведущей к озеру, виднелось множество звериных следов. Видимо, здесь было постоянное место их водопоя. Чуть слева от тропы возвышался большой в два человеческих роста сгусток лавы. Взобравшись на его вершину, я огляделся по сторонам. Здесь оказалась очень удобная точка для обзора местности. Первое, что я увидел, привело меня в изумление. Если помните, я рассказывал о том, как с высоты дерева гингко разглядел в отдаленный скальной гряде множество черных точек, которые принял за выстроенные в ряд пещеры. Так вот, теперь эти точки, увеличившись от сократившегося расстояния до небольших дисков, светились в ночной темноте как иллюминаторы океанского парохода. Поначалу я подумал, что свет распространяется от раскаленной лавы, но тут же сообразил, что этого быть не может, так как вулканические процессы происходят в низине, в кратере, но никак не в толще скальных стен. Сам собой напрашивался невероятный, но единственно возможный вывод, что свет шел от горящих в пещерах костров, зажечь которые могли только люди. Стало быть, плато населено не только животными, но и людьми. Вот это — уже настоящая сенсация. Такую новость не стыдно доставить в Лондон. Все-таки правильно я поступил, что отправился в одиночку в ночное путешествие. Долго я лежал, разглядывая дрожащие неровным светом таинственные кружочки. Иногда они на несколько мгновений затемнялись. Должно быть, кто-то проходил мимо, заслоняя собой вход. Как много в эту минуту я отдал бы за то, чтобы хоть на миг заглянуть в одну из пещер и потом рассказать моим товарищам, что за люди в них обитают; — как они выглядят, какой у них цвет кожи и все прочее.
Прямо передо мной как огромная, залитая сверкающей ртутью, плоская тарелка, простиралось озеро Глэдис, мое озеро. Луна отражалась в его самом центре. Оно было неглубоким. В нескольких местах продолговатыми горбылями над поверхностью вздымались песчаные отмели. То там, то сям возникавшие рябь и всплески, показывали, что озеро полно жизни. Иногда из глубины в воздух выскакивала, серебрясь чешуей рыбина, или черным айсбергом проплывала спина какого-нибудь гиганта-ящера. На одной отмели я увидел существо, напоминавшее огромного лебедя. Неуклюже переползая к краю песка, оно шумно плюхнулось в воду. Некоторое время над водой красовалась изогнутая змеей шея. Затем, нырнув с головой, животное исчезло совсем. Мимо валуна, на котором я лежал, вперевалку просеменили два существа размером с годовалого поросенка. Похожих я уже встречал где-то в долине Амазонки. Профессор Саммерли называл их кажется армадилло или броненосцами. Подойдя к воде, армадилло принялись пить. Лакая, они выстреливали и быстро втягивали обратно длинные фиолетовые языки. Вот к воде подошла целая семья оленей. Огромный величественный самец. Рога на его голове были с небольшое, непокрытое листвой дерево. Следом бежали два жеребенка, и, наконец, замыкала шествие необыкновенно грациозная самка. Эти копытные явно принадлежали к семейству великанов, ибо самый крупный, известный мне американский олень, ровно, как и канадский лось, головой достали бы только до плеча пришедшего на водопой самца. Внезапно олень-отец тревожно фыркнул, и вся семья броненосцев быстро укрылась в камышах. Видимо к водопою приближался какой-то новый опасный для всех зверь. И действительно, из-за кустов пыхтя, как паровой движок, к озеру приближалось нечто огромное и тяжелое. Как ни странно, появившаяся громоздкая неуклюжая фигура не показалась мне незнакомой. Где-то я ее уже видел. И вдруг вспомнил. Это же — живая модель к рисунку из альбома Мейпла Уайта: выгнутая массивным бугром спина с рядом треугольных гребешков вдоль хребта, несообразно малая, какая-то птичья голова на гибкой змеиной шее, длинный, не вписывающийся ни в какие разумные габариты, хвост. Пыхтя, отдуваясь и хлюпая, животное долго пило. Оно было так велико, что почти касалось камня на котором я лежал. Меня подмывало погладить его по гребешкам. Но все-таки на этот раз благоразумие взяло верх. Как же Челленджер его называл? Ага, вспомнил, — под рисунком колючим почерком профессора была сделана приписка: «Стегозавр». Напившись, зверь неторопливо, с трудом передвигая неуклюжие члены, ушел в кусты. Лежа на камне, я ощущал, как под его колоссальной тяжестью содрогается земля.
Посмотрев на часы, я увидел половину третьего. Нужно было торопиться. Теперь обратная дорога мне представлялась не такой уж трудной. Справа от моего камня в каких-то тридцати-сорока ярдах в озеро впадал наш путеводный ручей. Он непременно выведет меня к лагерю. Чего казалось бы проще. Окрыленный новым успехом, я решительно пустился в обратный путь, на ходу соображая, что и в каком порядке буду сообщать моим товарищам. Во-первых — пещеры и живущие в них люди, потом резервуар с жидким асфальтом и, наконец, — несколько животных, которых мы раньше не встречали. Раздумывая, таким образом, я уже преодолел половину обратного пути, когда внезапно мне показалось, что я услышал на некотором расстоянии позади какое-то не то храпение, не то рычание. Но суть была одна. Эти звуки содержали угрозу. За моей спиной шел неизвестный зверь. Оглянувшись, я некоторое время всматривался в темные кусты, но, ничего не заметив, прибавил шагу и, через пол мили остановившись, опять прислушался. То же рычание, — но уже ближе, явственнее и страшнее. Сообразив, что зверь гонится именно за мной, я похолодел, мои волосы от ужаса встали дыбом. О том, что дикие животные друг друга пожирают, я знал и научился это понимать как необходимость, обусловленную борьбой за существование. Но то, что какое-нибудь чудовище может целенаправленно преследовать человека, венец создания и воплощение разума, казалось мне несусветной аномалией, кощунственным нарушением законов природы. Опять вспомнилась освещенная горящей веткой омерзительная, испачканная кровью морда. Сейчас она в моем сознании отразилась зловещим символом девятого, самого страшного, круга дантова «Ада». Дрожа от ужаса коленями, я изо всех сил вглядывался назад, пытаясь в лунном свете разглядеть моего преследователя, но кроме серебристых прогалин и темных кустов ничего не мог различить. Внезапно тишину нарушил все тот же чудовищный рык. Теперь он звучал где-то совсем близко. Сомнений не оставалось, — грозный хищник шел по моим следам и с каждой минутой все ближе настигал. Я застыл как парализованный, вглядываясь в тропинку, которую только что прошел, и тут его увидел.