Затон
Шрифт:
Капитан Морозов, – представился он, по-военному подбросив сжатую ладонь к виску.
Из бывших? – процедил сквозь зубы командарм.
Капитан парохода «Святая Анна» с 1913 года. С момента спуска, – по-прежнему держа руку у виска, ответил капитан.
Предвоенсовета, потеряв всякий интерес к капитану, кивнул Джуровичу, уже взбежавшему по трапу:
Показывай.
Джурович, проскользнув мимо них ужом, раскрыл дверь и, неуклюже, как цапля, перешагнув через высокий порог, исчез в темном брюхе парохода. Предвоенсовета и командарм двинулись за ним. Коридор освещался плохо, только аварийным освещением, но тут Джурович,
Предвоенсовета и командарм двинулись на свет.
Годится, товарищ предвоенсовета? – с надеждой в голосе спросил Джурович, когда они перешагнули порог большого светлого зала. – Мы тут собрали мебель, какая осталась: столы, стулья… Карты можно расстелить…
По-моему ничего, – кивнул головой командарм. – Как считаешь, Сосо? – Cпросил он, обращаясь к предвоенсовета.
Это что? – предвоенсовета указал пальцем в угол, где, словно гигантская камбала, на паркетном полу плашмя лежал белый рояль без ножек.
Джурович замялся, пожал плечами.
А куда его? Его отсюда можно только через окно – за борт. Вроде жалко…
Здесь раньше был музыкальный салон, – пояснил появившийся в дверях капитан.
Музыкальный салон… – презрительно хмыкнул предвоенсовета. – Связь обеспечил? – Без всякого перехода задал он вопрос Джуровичу.
Так точно. Вестовыми.
А телефон?
Не… Не успели еще, товарищ предвоенсовета. – Вытянувшись по стойке «смирно» во весь свой гигантский рост, серб виновато смотрел на начальство.
Сосо, зачем нам телефон? – зашептал на ухо председателю военного совета командарм. – Нам здесь осталось, может быть, меньше суток…
Предвоенсовета резко обернулся и глянул в упор на командарма своими желтыми тигриными глазами, отчего тот съежился и даже, как будто, стал ниже ростом.
Даю час. Чтобы связь была.
Есть! – Отсалютовал Джурович и бегом бросился исполнять приказ.
Предвоенсовета покачал головой, коротко бросил:
Нет. Это помещение не подойдет. – Он вышел в коридор и двинулся по нему, раскрывая подряд все двери. – Почему везде такая грязь, капитан? – Брезгливо морщась, спросил он.
Видите ли, мы только что из рейса. Туда везли зерно, обратно боеприпасы, – спокойным голосом пояснил капитан. – Судно не приспособлено для перевозки грузов. Это пассажирский пароход, круизный лайнер. Экипаж чрезвычайно мал. Стюардов нет. Успели прибраться только вот в музыкальном салоне.
Лайнер… Стюардов… – все так же брезгливо морщась, повторил предвоенсовета. – Нам нужно помещение для работы. Не очень большое, но удобное. Желательно, чтобы рядом были спальные места.
Я понял, что вам требуется, – сказал капитан. – Пойдемте за мной.
Они двинулись вслед за капитаном по коридору, потом по бесконечным лестницам на самую верхнюю палубу.
Прошу вас, – открыв дверь ключом, пригласил капитан. – Это каюта второго помощника. Второго помощника у нас сейчас нет, но каюту я отстоял, не дал разграбить. Вот помещение для работы, а вот – для отдыха… – Пояснил он. – Здесь, правда, только одно спальное место… Но в соседней…
Подойдет, – оборвал его предвоенсовета. – Вы свободны.
Капитан удалился, аккуратно притворив за собой дверь.
Клим, найди Джуровича, распорядись, чтобы везде выставили охрану, – скомандовал предвоенсовета.
Командарм
Экипаж с корабля не отпускать. Быть готовым по моей команде отплыть в любую секунду. Через час подать в каюту обед на двоих.
Хорошо, – совсем не по-военному ответил капитан. – Как вам будет угодно.
Командарм развернулся и зашагал в обратную сторону – разыскивать Джуровича.
Велько Джурович (вернее, Велимир. Велько – это так, для друзей) был командиром сербского батальона, приданного Царицынской ЧК. А до Царицына батальон под его командованием сумел неплохо зарекомендовать себя в Москве. В Царицыне же сербы показали всем, что такое настоящая революционная работа.
Местная ЧК, страдавшая до того нерешительностью и половинчатостью, после прибытия из Москвы продовольственного комиссара, ставшего впоследствии председателем военного совета фронта, просто-таки преобразилась. И сербы этому немало поспособствовали. Город от всякой там белогвардейщины, офицерья и прочего буржуазно-паразитического элемента был очищен в два счета. Уж и стреляли, и топили… В основном, конечно, топили. Боеприпасы следовало беречь. Со снабжением было не очень… В летнее наступление, предпринятое предвоенсовета с целью прорыва фронта, батальон оказался на передовой. Белоказаков тогда основательно отбросили от Царицына. В решающий момент, когда казалось – ткни пальцем, и фронт расползется, как ветхая, прогнившая тряпка, предвоенсовета бросил в бой свой последний резерв – личную гвардию, сербский батальон. Но то ли братушки за полгода службы карателями и палачами подрастеряли боевые навыки, подзабыв, что такое фронт, то ли командование недооценило казаков генерала Краснова, как бы то ни было, а фронт прорвать не удалось. Батальон тогда уполовинился в личном составе. Пришлось доукомплектовывать его русскими. Брали только проверенных бойцов, желательно из рабочих.
После этого прискорбного случая батальон на фронт больше не попадал, занимаясь своей прямой работой – охраной предвоенсовета и помощью ЧК.
Да, тогда летом удалось отодвинуть фронт на приличное расстояние от Царицына. А сегодня… Фронт огненной подковой охватил город. На севере бои шли за станцию Гумрак, на юге белые штурмовали Сарепту и Чапурники. Казалось, еще немного, и красные будут сброшены в Волгу. Командарм отдавал себе отчет в том, что продержаться они могут еще день, максимум два. В этих условиях ему удалось убедить председателя военного совета перебраться из салон-вагона на пароход «Св. Анна».
Очень удачно прибыл этот пароход. Во-первых, боеприпасы подвез, а во-вторых… Все суда из Царицына были заблаговременно отправлены, лишь только началось наступление генерала Краснова. Это, чтобы личный состав знал – удрать из города не удастся никому. Отстоять город или умереть. Другой возможности не дано. Но вчера в город пришла «Св. Анна». Весь вечер и всю ночь шла разгрузка. А утром…
Командарм вышел на палубу. Резкий холодный ветер гнал с севера пузатые, фиолетово-черные тучи, из которых то и дело, зарядами, сыпала снежная крупа. Волга, взъерошенная крупной рябью, потемнела так, что казалось, будто в ней вместо воды текут чернила, вязкие и черные. «Бодрит погодка-то», – подумал командарм, поеживаясь от холода.