Затворник
Шрифт:
– Да знаю, что нет, откуда им быть-то! Мимо этих чертей полосатых и мышь не проскочит!
– И мы дать знать ничего не можем.
– продолжал воевода. Кругом всадников тыщи, и нас из их становища видно, как на ладони! Днем не выбраться. А если ночью попробовать? Может, по такой темени и проскочат?
– Ночью тем более нельзя.
– сказал Молний - Темнота сейчас в помощь только врагам, а никак не нам. Наши если выйдут хоть три шага за ворота - так даже дороги назад не найдут. Ыканцы наутро только их головы подкинут
– Слушай, Молний! А ты говорил, что есть у тебя в Каяло-Брежицке твои братья такие же сведущие. Может, если ты позовешь, они как-нибудь...
– Услышат, что ли?
– спросил Молний
– Да. Услышат они тебя?
– Нет.
– покачал головой Молний - Тут не просто. Это дар очень редкий - чтобы на той стороне чей-то другого зов услышать и отозваться. Это надо, чтобы тот другой был - душа, ближе некуда! У учителя нашего есть его названный брат, У брата-Рассветника, что сейчас в Струге - тоже есть. У меня вот такого человека нет.
– А отец, мать?
– спросил Рокот.
– Даже мать с отцом - не всякие сумеют услышать, если их позвать через другую сторону. А я своих-то и вовсе не знал.
– Понятно теперь...
– сказал Рокот - Что ж, жалко, конечно.
– Жалко.
– сказал Молний - Да и все равно, ничего бы не вышло. Больно крепко злыдни вокруг города встали: Все, что не сказал бы я тому, другому, они все бы сразу услышали. И знали бы, что мы тогда задумаем. А я пока что надеюсь, что о моих братьях в Каяло-Брежицке враги еще и не догадываются. Из-за одного этого не посмел бы их выдать! Они должны злыдням показаться неожиданно, потом, когда надо будет.
– Поэтому ты не объявил о них в городе?
– спросил Рокот.
– Поэтому, да. Не можем мы знать, кто и какую весть подаст через стену, поэтому и знать о моих братьях никому в городе нельзя.
– Не доверяешь нашим гражданам?
– спросил воевода.
– Честный боярин!
– ответил Молний - Я ни о ком плохо думать не хочу, видит Небо! Но я, в позорные годы по земле погулял, и столько повидал предательства и подлости, причем ведь не только от низких людей! Зло, которому служат злыдни, имеет большую власть, и кто, когда этому злу поддастся - я угадать не возьмусь!
– Это ты, наверное, правильно говоришь.
– сказал воевода.
– Как племянник твой?
– спросил Рассветник.
– Ожил. Сегодня пойдет в караул со всеми.
– Рассказывал что-нибудь?
– Говорил. Пленников, говорит, ыкане взяли видимо-невидимо. Многих угнали в степь, но и при войске оставили кое-кого. В первую очередь - бояр. Злыдни всех допрашивали лично. Разговаривали со всеми по-ратайски, хотя с виду - сущие ыкуны, такая же смуглая чернота узкоглазая. Про все узнавали: сколько в каком городе осталось людей, сколько припасов, высоки ли стены, когда строились, когда чинились, где слабые места,
– Скверно.
– сказал Молний - Конечно, утаить от них никто ничего не смог. Хорошо еще, опять, что мы с братьями уже после в Струг приехали, и про нас никто в войске не знал. Про меня-то теперь знают, а про них вот... Ладно, тут что думать без толку! Надо на стражу готовиться. Как люди-то твои, воевода? Держатся?
– Первую ночь всего тяжелее было. А теперь - ничего, и я, и люди свыклись.
– Ну, хорошо. Три дня мы уже выиграли - большое дело.
– Да считай, четыре!
– Почему?
– Четыре дня, как ты злыдня у ворот заставил показать рожу. Без этого мы, может быть, тогда бы и сдали город.
– А про Острог-Степной ничего не говорил твой племянник? Были оттуда пленники с ними?
– Нет, про это ничего не знает.
Вечером все были готовы к новой тревожной ночи. Снова зажигали на стенах огонь, складывали грудами дрова. Но даже странно: когда солнце закатилось за окоем, заря продолжала освещать закатную сторону, и небо было светло. В свое время, потемнело и небо, но тогда огромная луна так вспыхнула на нем, что поля и холмы вокруг города засияли бледно-серебристым сиянием!
– К чему бы это...
– спросил удивленный Рокот, и тут же сам засмеялся своему вопросу. Что, действительно, могло быть здесь необычного!
Люди ликовали, словно город был вовсе спасен от осады. Всюду на стенах и под стенами слышался смех и песни. У костров раздалась музыка, первая с самого ухода княжеских полков. К ополченцам из города набежали сначала ребятишки, потом стали появляться и женщины. Сидели вместе с отцами и мужьями вокруг костров, болтали, пели и радовались. Где-то уже начались и пляски.
У Рокота полегчало на душе, как и у всех. Но переговорив со Свирепым, он решил пока особенно не распоясываться. Собираться и видеться с родными под стеной он разрешил, но самим воинам велел домой от стены не отлучаться, и строго запретил хмельное. Запретил и подниматься посторонним на стену без нужды. Караульных сократил, но оставшимся велел, как обычно, глядеть в оба. Еще воевода велел погасить большинство огней на стене, чтобы лучше было видать подступы к городу, но все очаги и жаровни держать наготове, с сухими дровами и затравкой.
Все тем временем было спокойно. Незаметно подойти к холмам, ыкунам нечего было и думать, хоть бы половина сторожей спала - так ярко сияла луна. Волчий вой доносился изредка, но откуда-то совсем издалека. Рокот, отдав все приказы, и раз обойдя город, велел Свирепому остаться за себя, и около полуночи прилег на воротах отдохнуть. Проспал воевода половину времени до рассвета, после обошел стены еще раз, и остаток ночи, уже при занимавшейся на восходе заре, велел руководить стражей Большаку.