Зауряд-полк (Преображение России - 8)
Шрифт:
– Вот, господин полковник, вы подписали, хе-хе, наградные зауряд-чиновнику Аврамиди, казначею, и другому зауряд-чиновнику, Пенькову, оружейному мастеру, - наградные по шестьдесят рублей каждому, а ведь по точному смыслу устава о ведении полкового хозяйства никаких наградных денег получать они не должны. И по-настоящему надо бы эти деньги с них стребовать, хе-хе...
Так что даже и Полетика видел, что без Генкеля он делал бы по своему неведению и забывчивости ошибку за ошибкой, и говорил о нем другим своим офицерам:
– Он, этот Генкель... как его... Вильгельм Вильгельмыч... он дока, не то что мы с вами!.. Раз мы воюем с немцами, господа, то нам для порядка свой немец нужен. Необходим. Без него мы погибнем. И ну его к чертовой матери, конечно, этого Генкеля, а все-таки. Вот видите, докопался, что мы и наградных никому не имеем права давать.
Поручика же Миткалева Генкель накрыл на совсем уж некрасивом деле, - на подлоге.
Стремясь как-нибудь достать водку, без которой существовать не мог, Миткалев часто надоедал Полетике. Дело в том, что без подписи командира отдельной части на соответственных бумажках водки в казенных винных лавках не давали уж теперь даже и офицерам. По доброте душевной Полетика подписывал такие бумажки, но Генкель внушил ему, что этим он способствует пьянству в дружине, распутству и всем порокам, и однажды Полетика своей подписи на представленную Миткалевым бумажку не дал и даже пытался что-то такое нравоучительное сказать Миткалеву. Тот, долго над этим не думая, улучил время, когда отвернулся куда-то Полетика, и стукнул по своей бумажке дружинной печатью, а подписался за Полетику сам, и довольно похоже.
Получив две бутылки водки, он попался Генкелю пьяным на улице, а тот не поленился побывать в трех винных лавках, пока не нашел злополучное подложное разрешение, взял его у сидельца лавки и начал дело, которое едва удалось затушить самому Полетике.
III
Когда Ливенцев пришел в казарму, он нашел уже всех в сборе в кабинете Полетики. Однако говорили не о тактических задачах.
То и дело затягиваясь сигарой и пуская дым кверху, Генкель продолжал, едва взглянув на вошедшего Ливенцева:
– И вот, поручик Миткалев звонит с гарнизонной гауптвахты куда же? Прямо в штаб крепости: "Неприятельский аэроплан над Севастополем!" Это - в двенадцать ночи!.. Понятно, в штабе крепости переполох. Звонят туда, сюда. Будят людей... Полчаса была тревога, пока что же, наконец, выяснилось? Просто это была моторная лодка... или катер моторный... Шел в бухте катер моторный с флотскими офицерами. И только. А Миткалеву с пьяных глаз показалось: аэроплан, да еще непременно неприятельский! И кто же произвел ложную тревогу во всей крепости? Офицер нашей дружины! И разве его это дело в конце-то концов за аэропланами ночью следить? Его прямые обязанности, как рунда, были какие? Следить за исправностью часовых - вот только это. Обходить посты...
– Да... так... На земле, а не на небе, - уточнил Полетика.
– Совершенно верно, - потому что за небом наблюдают и без поручика Миткалева - это раз! А второе, господа, как же это: рунд, на главной гарнизонной кре-пост-ной гауптвахте - и вдруг пьяный?.. И настолько пьяный, что уж не может расслышать, моторный ли это в бухте катер идет, или аэроплан неприятельский.
– А откуда же вам известно, что Миткалев был пьян тогда?
– тяжело глядя на Генкеля, спросил Мазанка.
– У вас наблюдение было, что ли, за поручиком Миткалевым?
Генкель совершенно уничтожающе посмотрел на Мазанку, глубоко затянулся, слегка кашлянул и вдруг усмехнулся, по-своему, коротко, в два приема:
– Хе-хе... Мне гораздо больше известно, чем вы думаете! И даже, чем знает полковник Эльш, хотя он и был дежурным по караулам.
Ливенцев поглядел на Эльша. Тот, насупясь, водил по столу пальцем и молчал. В то же время Ливенцев поискал глазами Миткалева, но его не было. Рядом со Шнайдеровым сидели еще два зауряд-прапорщика - Значков и Легонько, молодые, державшиеся вместе; лысый пергаментный Пернатый устало сидел, плотно прижавшись серединой спины к спинке стула и выставив вперед плечи; Полетика запускал пальцы левой руки в кудрявую бороду, что служило признаком некоторого волнения перед тем, что еще скажет Генкель.
И Генкель сказал:
– На какие же деньги напился поручик Миткалев, будучи вчера рундом, вот в чем вопрос!.. О-ка-за-лось...
– тут Генкель обвел всех кругом почти испуганным взглядом, - что он... э-э... истратил на покупку водки не свои деньги, которых у него не было, а... деньги арестованных нижних чинов!
– Он выждал несколько моментов и добавил: - Двенадцать рублей двадцать пять копеек денег арестованных он принял от предыдущего рунда, в чем и расписался, а когда пришлось ему сегодня их сдавать, ока-за-лось, что... сдавать не пришлось: денег не было в столе! Денег не было и у него тоже. Была только пустая бутылка от водки!
Только теперь понял Ливенцев, что бумажка, полученная им от адъютанта Татаринова, касалась как будто этого вот дела о Миткалеве, а совсем не тактических задач, и что дело это, пожалуй, не легче любой тактической задачи. Он видел, какими озадаченными глазами глядел добродушный Полетика на Кароли, наконец сказавший:
– Ну вот, вы, юрист наш... как вы вообще? Гм... черт знает, а?
– Господин полковник!
– поднялся Кароли и обхватил пальцами бронзовое, в виде лежачего медведя, пресс-папье, которое перед тем придвинул к себе, внимательно его разглядывая, пока говорил Генкель.
– Я прежде всего не вижу связи между исчезновением денег арестованных из стола и этой самой бутылкой водки в дежурной при гауптвахте. Вот! Деньги могли быть кем-нибудь украдены - раз, бутылка могла валяться там с каких-нибудь прошлых времен, - зачем же приписывать и то и другое поручику Миткалеву? Я даже и предполагать не хочу, что офицер нашей дружины, поручик, который, кроме того, сохраняет свой земский оклад, значит в деньгах отнюдь не нуждается, украл эти несчастные двенадцать рублей! Дико и глупо! Прежде всего - глупо!
– В пьяном виде всякая глупость может прийти в голову, - вставил Генкель.
– Но ведь Миткалев не был пьян перед тем, как напился?
– быстро обернулся к нему Кароли.
– Если только напился, - чего мы не знаем, конечно.
– Я вам говорю это!
– весь вздернулся и чмыхнул сизым носом Генкель.
– Вас кто-нибудь аккредитовал вести дознание по этому делу?
– быстро спросил Кароли.
– В видах и целях пользы службы...
– начал было торжественно Генкель, но Полетика перебил его, обращаясь к Эльшу:
– Аполлон... э-э... Оскарович! Вот вы были дежурным по караулам... гм... что же вы молчите? Пьян был поручик Миткалев или... или он на ногах держался?
Эльш слегка приподнялся и как-то по-кабаньи повернул обрубковатую голову к Полетике, неопределенно пробормотав:
– Я ничего за ним не заметил такого, господин полковник. Он службу нес...
– А себя-то самого... э-э... службу, службу... Что службу?.. Себя-то самого он нес или его несли?
– При сдаче им караула новому я не присутствовал.