Завещание ворона
Шрифт:
— Теперь ты уже не понимаешь? — Павел вдруг вспомнил любимый фильм про таких же, в сущности, бродяг-эмигрантов, как и он. — Жизнь не умещается в коробку из-под ксерокса, господа нищие! Не вмещается!
— Клоун, — Колтонд взял коробку в руки.
— Может, и клоун, но не фокусник, не черный маг, — ответил Павел.
— Я надеюсь, что ты хорошо подумал.
Колтонд сунул коробку под мышку и, не прощаясь, направился к выходу.
В этот вечер у своего дома Павел как обычно вынул из почтового ящика вечерние газеты. Навстречу ему бежали по дорожке от дома Митя и Алеша. Он наклонился и развел руки в стороны, готовясь принять малышей в объятья, и замер... «Член совета директоров „Блю Спирит“ погиб...» Развернувшаяся газета ударила в глаза крупным кеглем заголовка. Мальчики
Почему-то Павел не удивился, когда в конторе «Блю спирит» появились двое афроамериканцев обоего пола, исполненных сознанием государственного долга. Они игнорировали всех встречных, словно были заряжены на единственный объект. И этим объектом был Павел.
— Вы Пол Розен?
Им можно было даже не предъявлять свои корочки, жетоны ФБР были у них на лбу Все, на что он теперь имел право, это: не отвечать на вопросы, сделать один телефонный звонок, вызвать адвоката... Еще ему позволили протянуть руки и скрепили этот жест металлическими браслетами.
Павел шел, сопровождаемый по бокам двумя маврами. Сотрудники фирмы повыскакивали из своих конторских нор Такой спектакль в Северо-западном филиале разыгрывался впервые.
На двадцать втором этаже в лифт вошел Чарльз, менеджер строительной фирмы. «Хай!» — сказал он Павлу, и ехал до первого этажа с открытым ртом. Пленка со скоростью прокручивалась в обратном направлении.
Через тридцать минут, как Павла привезли в участок, подъехал адвокат, один из Саймонов. И тогда Павлу ткнули в лицо фотографию улыбающейся девчушки. Знакома ли она ему? Конечно, это крошка Долорес! Давно ли он состоит с ней в интимных отношениях? Полный бред! Он не состоял с ней в интимных отношениях! Он даже не думал об этом! Она приходила поиграть с моими малышами, вот и все. Она же славный веселый ребенок!..
Тогда он увидел перед собой черное широкое лицо с приплюснутым носом и толстыми губами.
— Ты здорово влип, «снежок»! Ты пялил пятнадцатилетнюю девочку, возбуждаясь, старый кобель, от ее невинности и смуглого цвета кожи! Ты, наверное, думал, что хорошо бы так перетрахать всех черных и цветных?.. Заткнись и слушай! Ведь ты же так думал?! Это написано на твоей гнусной физиономии, как рекламный слоган! Ты ответишь за все по полной программе, и это я тебе обещаю. Это будет супер-шоу для твоей белой задницы!..
Глава двенадцатая
Свидание под липами
(октябрь, 1995, Берлин)
Когда-то Кройцберг — Крестовая Гора — был центральным и очень респектабельным районом Берлина, но роковую роль в его судьбе сыграло послевоенное разделение германской столицы на оккупационные сектора. Тогда не только Берлин, но и вся страна была разрезана надвое, само ее имя на несколько лет исчезло с карт, замененное зоологической «Бизонией», после чего вернулось удвоенным — Германия федеративная, организованная по плану американца Маршалла, и Германия «демократическая», железобетонный сталинский монолит. Если бы демаркационная линия, извилистая как Шпрее, прошла чуть южнее, оставив Кройцберг в советской зоне, то район разделил бы судьбу соседнего Фридрихшайна и вскоре прирос всякими пограничными режимными объектами, серьезными госучреждениями, добротными по социалистическим меркам домами для проверенных партийцев, чьи закаленные мозги были невосприимчивы к тлетворным капиталистическим миазмам, сочащимся с той стороны. Но Западный Берлин жил по приземленным меркам экономического реализма. Прежний центр, притертый к нейтральной полоске с ее блокпостами, колючей проволокой, ослепляющими прожекторами и собачьим лаем, оказался окраиной, причем глухой
Со временем турки вытеснили немцев — не столько в буквальном смысле, сколько энергетически. Они богатели, обгоняя в этом отношении аборигенов, расправляли плечи, обильно прирастали детишками и выписанными из дома родственниками. С немцами же происходило обратное: те, кому хоть как-то улыбалась фортуна, норовили быстрей перебраться в другие районы, а оставшиеся скукоживались, теряли жизненный градус, без боя уступали первородство смуглым, говорливым пришельцам.
Но некоторые селились здесь потому, что нравилось.
— Сейчас в это трудно поверить, но когда-то здесь был самый отвязный райончик в городе. Травка на каждом углу, и ни одной сытой филистерской рожи, ни одного шуцмана, особенно с наступлением сумерек. Боялись, гады! — рассказывал друзьям и постояльцам Северин, седой, жилистый, с острыми, как у эльфа, ушами.
У Северина была богатая биография. В юности удрал из дому, ходил по морям, партизанил в Намибии, Бирме, Никарагуа, искал золото инков, пересидел в нескольких тюрьмах разных стран, ишачил на аравийских нефтепромыслах, вернулся убежденным пацифистом и анархистом, на оставленное бюргерами-родителями наследство прикупил дом на Кох-штрассе, в трех кварталах от исторического Checkpoint Charlie, выращивал во внутреннем дворике марихуану и за символическую плату сдавал жилье братьям по духу. К их числу безусловно относилась юная американская парочка, прибывшая три дня назад по рекомендации общих друзей, — негр и белая девушка, в одинаковых дредах, прикрытых одинаковыми красно-желто-зелеными беретами.
Ребята покидали рюкзачки в отведенную им комнату, с гитарой и барабанчиками спустились во дворик. Гостеприимный хозяин потчевал их пивом и травой, а они его — ритмичными, душевными рэгги и лондонскими новостями. Потом парень догнался «колесами» и вырубился, а девчонка, внезапно посерьезнев, в нескольких лаконичных предложениях изложила Северину цель их приезда в Берлин.
— Да-а... — протянул после долгой паузы Северин, вглядываясь в цветные фотографии. — Если то, что ты говоришь — правда, значит, правда и то, о чём ты не говоришь. А если это так, то я вряд ли смогу помочь вам.
— Двадцать процентов.
Северин лишь молча улыбнулся.
— Тридцать? Сорок?
— Нет — даже за девяносто.
— А Рик говорил, что ты можешь все, — разочарованно проговорила девушка.
— Почти все, — уточнил Северин. — Угнать машину из запертого гаража, подделать документ, изготовить фальшивый паспорт, вытащить кошелек у зазевавшегося бюргера, в конце концов, голыми руками лишить человека жизни. Другой вопрос — хочу ли я все это делать? Нет, не хочу. Равно как не хочу носить цветы на ваши могилки или бегать по адвокатам, составляя петицию об условно-досрочном освобождении. Потому что любая попытка сбыть эту вещь, с моей ли помощью или без нее, может закончиться только так. Вас либо прикончат, чтобы самим завладеть драгоценностью, либо сдадут легавым, чтобы получить обещанное вознаграждение...
— А почему ты решил, что за нее назначена награда?
— Дитя, дитя, дитя... Да будь товар чистый, ты давно бы выставила его на Сотби, а не моталась бы по свету и не втюхивала старым проходимцам вроде меня... Между прочим, вы что, так и перлись через все границы с этой штуковиной?
— Зачем? Она приехала самостоятельно, причем в такое место, где никому и в голову не придет искать ее... Кстати, кое-кто только что похвалялся, будто может изготовить любой документ? Хотя бы это сделаешь для меня? В долгу не останусь...