Завод войны

Эшер Нил

— Я же говорила, — буркнула Рисс.

Обрывки памяти всплывали на поверхность, сливаясь в единое целое. Другие, жертвы Пенни Рояла, видели этот континуум ничем не прикрытым, таким, каков он есть на самом деле. Все они пережили это, но воспоминания их были смутными, вот почему я думал, что смогу смотреть туда без пагубных последствий. Теперь я понял: невнятность чужих воспоминаний вызвана тем, что человеческий мозг — неподходящий регистратор того, что лежит там, снаружи. Он просто недостаточно развит и не в состоянии вместить то, для постижения чего не предназначен.

И все же, даже понимая это, я кое–как начал справляться, сортировать

данные в сознании, в форсе, в той принадлежавшей Пенни Роялу «приставке» к разуму, которая находилась на моем корабле. Я будто читал некий текст из чуждой вселенной, пересыпанный незнакомыми словами — и в конце концов ухитрился извлечь из них смысл.

Я поднялся на ноги, повернулся и двинулся к открытому шлюзу истребителя. Рисс скользила рядом со мной, и вошли мы одновременно. Все это я проделал, не открывая глаз. А когда открыл — за герметично затворившимися дверьми шлюза, — все вокруг будто застила тень, протянувшаяся из какого–то иного, неведомого измерения.

— Не знаю, зачем ты это сделал, — сказал Рисс.

Я посмотрел на змею–дрона — и увидел ее насквозь. Я различал темные отростки ее У-пространственного коммуникатора и прочие У-пространственные компоненты, отходящие от некоторых внутренних органов. Я почувствовал, как одно из этих «щупалец» тянется ко мне, а другие — к шипу.

— Не знаешь? — спросил я. — Тогда, возможно, ты действительно пуста, как утверждаешь.

Рисс прикрыла черный глаз и двинулась дальше, опередив меня, — кажется, несколько раздраженная.

В рубке ждали Сепия, Трент Собель и Райдер Коул — они еще не заняли предназначенные им противоперегрузочные кресла, а теснились на пятачке между обновленным пультом–подковой и одной экранной стеной. Сепия по–прежнему отвлекала меня, я старался не обращать на нее внимания, но вдруг с тревогой подумал, что этим оскорбляю женщину. Заглянув в пристройку, я увидел Свёрла и подпирающих его с обеих сторон Бсорола и Бсектила, едва втиснувшихся в слишком тесное для всех троих пространство. Гравитация трюма, в котором стояло «Копье», давила на них. Секундой позже я почувствовал, как мой вес слегка изменился, потом стабилизировался — а два первенца меж тем оторвались от пола и зависли над Свёрлом, который, очевидно, и отключил гравитацию.

— Я тоже пробовал смотреть на У-пространство, — сказал Свёрл. — Мои прадорская и человеческая составляющие всегда реагируют плохо, но ИИ-компонент принимает его как часть реальности, не параллельной органической эволюции.

— Я тоже, — призналась Сепия, — и на три недели заработала головную боль, от которой избавилась, только прибегнув к психоподчистке.

— Это не всегда идет на пользу, — заметил Коул, пристально вглядываясь в женщину.

Она с досадой мотнула головой, сердясь то ли на него, то ли на мою глупость, потом шагнула к одному из кресел. Прежде чем сесть, Сепии пришлось скинуть с плеча лазерный карабин — оружие она примостила на коленях. Коул выбрал место рядом с ней и тут же занялся какой–то кропотливой работой на компьютере.

А Трент, разглядывая серые спирали на экране, спросил:

— Долго еще?

— Пара минут, — ответил я.

Затем, войдя через форс в корабельные системы, я изменил изображение на экране на копию реального пространства, сквозь которое мы шли. Мимо проносились звезды, а одна, впереди, становилась все ярче и ярче. Показать больше, чем было заложено в корабельных астронавигационных файлах, я не мог. Стань звезда сверхновой, факсимильное изображение этого бы не воспроизвело. Не показывался здесь и Цех 101, поскольку государственные ИИ изъяли любые упоминания

о нем из всех государственных файлов. Я открыл несколько окон, чтобы наблюдать за обратным отсчетом и сокращением реального расстояния, после чего занял противоперегрузочное кресло внутри пульта — «подковы». Трент еще несколько секунд стоял, разглядывая меня, потом шагнул к оставшемуся креслу возле Сепии, сел и пристегнулся.

Солнце впереди выросло, окрасившись нежно–розовым, и я начал постигать масштабы этого гипергиганта. Сократив расстояние, я вывел на экран красный карлик и газовый гигант, описывающий свою вечную восьмерку. Стал виден и пояс астероидов из углерода и азотного льда. В отдельную рамку я поместил маленькую черную дыру, как раз проходящую сквозь пояс, оставляя за собой вихрь раздробленных астероидов. Планеты зеленого пояса тоже были здесь, четкая геометрия узоров на их поверхностях отмечала разрушающиеся фундаменты обиталищ древних, давным–давно вымерших цивилизаций. Все соответствовало воспоминаниям Рисс, кроме Цеха 101, который астронавигационная программа, естественно, в показ не включила. Мы стремительно мчались мимо красного карлика и пояса астероидов. Солнце росло, заполнив уже всю стену, экран прилежно уменьшал расстояние. Но, конечно же, ничто из этого не было настоящим, и если бы мне захотелось взглянуть на все без компьютерной подмоги, глаза мои в микросекунду оказались бы выжжены сиянием, которое было в миллионы раз ярче, чем свет Солнца.

А потом все вокруг скрутилось: реальность отбрасывала У-пространственные тени в безумие. С хрустом, который, уверен, я сам вообразил, мы вырвались в реал — будто пробив ледяную корку, и все вокруг изменилось. Завод–станция Цех 101 был слишком мал, чтобы увидеть его невооруженным глазом с такого расстояния. И, выводя его в отдельное окно, я погрузился в то восприятие нашего окружения, которое поступало с форса, считывавшего информацию корабельных сенсоров. И почему только мир нужно всегда интерпретировать для ограниченных человеческих чувств?

Вот он, Цех 101: гигантский государственный завод–станция, казавшийся лилипутом на фоне окружающих его великанов. Я сразу узнал сооружение. Форма гармошки была обычна для многих космических фабрик военного времени, да и воспоминания Рисс по–прежнему ярко горели в моем сознании. И все же вид этого стотридцатикилометрового объекта внушал благоговение. Но, продолжая изучать завод, я начал отмечать несовпадения между воспоминаниями и фактом. Никакими плавными обводами станция теперь не обладала; это была комковатая глыба, будто покрытая злокачественными наростами. Большие участки черноты выглядели гигантскими дырами, но анализ показал, что это сверхпоглощающие пластины, впитывающие солнечную энергию. Кое–какие выступы и струпья действительно были похожи на последствия аварии — только не той, которая может произойти в космосе, а той, что случается с кораблем под водой. Казалось, вся флора и фауна окрестных вод поселилась в Цехе 101, и тот постепенно мягко погружается в гнилой ил.

— Подвожу корабль ближе, — сказал Свёрл. — Торопиться пока незачем.

Несмотря на включенные в рубке гравипластины, я почувствовал толчок заработавшего термоядерного двигателя. Перспектива медленно менялась, но я внимательно следил за данными, которые корабельные сенсоры аккуратно собирали со всей системы. И вот, всего через час после нашего прибытия, заметил еще одно колебание У-пространства. Тут же открыв отдельное окно, я увеличил объект и немного расслабился, увидев простой прадорский истребитель.