Заводная обезьяна
Шрифт:
– А что тут понимать? – удивился Сашка.- К открытию пленума БМРТ "Державин" заморозил 500 тонн рыбы и берет обязательство заморозить еще 100 тонн. Принято единогласно на общем собрании…
– Да ты понимаешь, что не было никакого собрания! – взвился Юрка.
Все смотрели на Сашку.
– И какие 500 тонн, если с утра было 465? Ну, пускай ошиблись, просчитались, тунцов приплюсуй, пускай 470, но ведь не 500! Как же ты передаешь "500"?!-наскакивал Зыбин.
– Да я-то при чем? – Сашка начинал злиться.- Собрание постановило, а я…
– Опять собрание! – Зыбин воздел руки- Не было
– Но я передал…
– "Липу" ты передал! "Ли-пу". Фальшивку, понял? Которую завтра в 19.00 будут проводить задним числом, понял?
– Но ведь подписи…- робко возразил Сашка.
– Чьи подписи?
– Арбузов, Бережной, Митрохин.
– Арбузов, Бережной…- повторил Юрка.- Ладно, пусть Арбузов и Бережной, бог им судья. Но Митрохин! Пашка Митрохин, лучший механик, краса и гордость, комсорг! Выбрали на свою голову… Где Пашка?! – Он подскочил вдруг, как на пружине, будто чертик из табакерки.- Где Пашка? Давай его сюда! Я его спрошу, в каких это трюмах он 500 тонн нашел! И про обязательства мои, и твои, и твои,- он тыкал пальцем в грудь Вити, Фофочки, Вани,- спрошу у него.
– Полез в канистру,- добродушно сказал Хват.- Из-за чего крик? 500 или 470. Завтра собрание или сегодня. Какая разница? Пока трюма не набьем, домой не пойдем. Тебе не один хрен, когда ты за эти трюма будешь голосовать? Тебе что, завтра тяжелее руку подымать будет? Просто смех: начальство в Москву шлет радиограмму, а матрос Юра за нее психует.
– А 500 тонн – это, я думаю, просто для круглого счета,- глупо сказал Фофочка.- 500 или 470, разница всего 30 тонн. Это же пустяки…
– Это два дня работы, а не пустяки,- сказал Ваня.
– Бережному виднее, сколько у нас тонн,- улыбнулся Хват и поднял стакан.- Давайте выпьем за…
– "Бережному виднее"?! – закричал Зыбин.- Ему всегда виднее! Почему же ему виднее, Витя? – Он вскочил из-за стола. Некрасивое лицо его раскраснелось от вина, только странно белели оттопыренные уши. Все тело напряглось и вздрагивало, словно в ожидании решительного бега.- Я вот все думаю, думаю и никак придумать не могу. А может быть, все-таки нам с тобой виднее, а? Братцы, что же такое, братцы,- он говорил уже тихо.- Ваня, объясни мне, ты же правильный человек… Объясни мне, Ваня, почему же Бережному всегда виднее. Все ему виднее: чей лангуст в трале сидит, виднее; как деду Резнику про мукомолку рассказывать,- опять виднее. И сейчас, оказывается, виднее ему, сколько я вот этими руками рыбы перекидал и сколько еще перекидать думаю… Тогда объясни мне, Ваня, кто я такой. Советский я человек на советском пароходе или пешка черная непроходная? Почему тебе не стыдно спросить меня, если чего не знаешь, почему вот Фофочку – штурмана – я могу морю учить, почему же я у Бережного только пень дубовый, дурью кантованный, ничего сам не понимаю: ни как работать мне, ни как о работе своей сказать, ни как штаны в гальюне снимать, прости господи! А?
– Ну при чем тут это…- примирительно вставился Фофочка.
– Ты молчи! – перебил Юрка.- Для круглого счета, говоришь, 500 тонн придумали? Почему же не 400 или не 450? Тоже круглый счет. Вот скажи мне, Фофочка, грамотный ты человек, почему не придумали 700 или.1 000 тонн? A?
– Семьсот не влезут. А 500 – это близко… Вполне реальная цифра…
– Реальная! Реальная, говоришь! Значит, врать можно, надо только, чтобы похоже было на правду. Так?
– Не так,- сказала вдруг Анюта.- Или врать, или не врать, а сколько врать – это уже все равно.
– Во! – Юрка снова обернулся к Фофочке.- Слышишь? Вот она понимает это, а ты, с дипломом своим, ни черта не понимаешь! И кому врать? Зачем? Ну давай наврем, что заморозили тыщу тонн сардины, что амбары у нас трещат, хлеба нам некуда девать, что ракет атомных у нас десять миллионов или десять миллиардов и все на "товсь" стоят. Мы что, сильнее станем? Я так думаюнаоборот. Никогда от вранья сильнее не станешь. Так зачем тогда 500 тонн? Кому это выгодно?
– Начальству,- сказал Хват,- кому ж еще…
– Теперь давай разбираться потихоньку,- сказал Ваня.- Значит, начальству. Начнем с капитана. Парню тридцать два года. А ему доверили посуду на 4700 тонн и 106 душ. Первый в жизни рейс капитаном. Это ты должен понимать? И какие у тебя к нему претензии? Сходили зазря в Гвинейский залив? Ну, ошиблись. Пусть. А еще? Ну, что молчишь? Возьми стармеха Петра Анатольевича.
– При чем здесь "дед" ["Дед" – широко распространенное на море прозвище старшего механика вне зависимости от его возраста]? – перебил Юрка.
– Как при чем? Мы же о начальстве говорим, а "дед", поди, второй человек тут… Ну, так вот Петр Анатольевич… Тебя машина хоть раз подвела? А ведь уже накрутили на винты восемь тысяч миль и еще тысяч пять накрутим. Не шутка, брат, по глобусу мерить можно. Ступай к Пашке Митрохину, спроси у него за стармеха. Пускай Пашка тебе расскажет, как из него, жлоба одесского, пьяни портовой, стармех человека слепил.
– Оно и видно, "человека",- перебил Зыбин. – На собраниях шибко идейный, а сводки "липовые" подмахивать ему идеи его не мешают…
– Откуда эта подпись, разобраться надо,- спокойно сказал Ваня.- Так кто же это начальство? Давай в открытую: Бережной, да? Согласен, случайный на море человек…
– А на суше не случайный, а вообще в партии не случайный? – бросил Зыбин.
– Дикая вещь,- продолжал Ваня,- Вас послушаешь – и получается так: рыбу заморозили мы, целину распахали мы, спутник пустили тоже мы. Все правильно. Ну, а если что плохо, тогда кто? Если плохо: совнархоз, Госплан, министры в Москве, только не мы. Так получается? Почему так? Я об этом много думал. Не знаю, прав я или нет, но думаю так: перестали люди чувствовать себя хозяевами, ответственными за все… Только-только начинаем мы снова силу в руках… Нет, не в руках, в голове набирать. Место самому себе во всех делах находить. Юрка кипятится, но в главном он прав: надо точно запомнить – мы не пешки, нам до всего дело есть…
Привычный уху шум воды за бортом изменился: "Державин" сбавил ход до малого.
– Сыпать будут,- сказал Хват.
– Выпьем, что ли? – спросил Фофочка.
– Правильно,- сказал Хват,- надо выпить.
– Ой, мамочка! – вдруг в ужасе закричала Анюта, вскочила, бросилась к двери, повернула ключ и бегом понеслась по коридору.
Все переглянулись.
– Понял,- сказал Юрка.- Накрылся ваш подарок, мистер Хват.
Анюта вернулась с тарелкой, на которой лежало что-то круглое, цвета кофе по-турецки.