Заводная обезьяна
Шрифт:
Отворив двери музея, доктор поднялся по лестнице и подле маленького камина у входа в первый зал увидел старушку, которая сидела в кресле и вязала на спицах. Она смотрела на Ивана Ивановича с таким удивлением, как будто он вылез из каминной трубы. Потом поспешно вытащила из маленькой сумочки слуховой аппарат, вставила в ухо и спросила очень громко:
– Мистер хочет осмотреть музей?
– Да, – ответил Иван Иванович,-хотелось бы…- "Не совершаю ли я какую-то бестактность", – подумал он. – Впрочем, может быть, я не вовремя,продолжал он робко, но старушка перебила его:
– Пожалуйста, пожалуйста! – Она проворно встала,
– Да, – сказал Айболит, – в некотором роде…
– Говорите, пожалуйста, погромче, я плохо слышу! – крикнула старушка.
– Да, я первый день в вашем городе! – громко повторил доктор.
– Мистер приехал из Танжера?
– Нет… Не совсем…
– Мистер путешествует один?
– Нет, нас много… Видите ли, я врач. Работаю на советском рыболовном судне…
– О, вы из России?! – воскликнула старушка. – Не может быть!
– Уверяю вас, – улыбнулся Айболит.
– Я буду все показывать вам сама! – решительно крикнула старушка и направилась в зал.
В музее было все, что положено иметь всякому уважающему себя музею: черепа пращуров, заржавленные ядра, змеи в формалине, деревянные раскрашенные куклы в ветхих мундирах, местами сильно побитых молью, картины морских сражений с аккуратно и красиво горящими фрегатами.
Старушка, которую, как выяснилось, звали миссис Чароуз, громкими криками объясняла Ивану Ивановичу каждый экспонат.
Время пролетело незаметно, пора было уходить, возвращаться в порт, но миссис Чароуз и слушать об этом не хотела. Едва доктор робко начинал произносить слова благодарности, миссис Чароуз демонстративно вытаскивала из уха слуховой аппарат и решительно кричала:
– Вы никуда не пойдете! Я обязана вам все показать!
Иван Иванович, потупясь, заметил, что время, к сожалению, на исходе, и ему пора возвращаться, но миссис Чароуз закричала, будто всему Гибралтару известно, что советский пароход отойдет поздно ночью, а сейчас нет и трех, и она решительно заявляет, что не отпустит доктора, такого милого собеседника, и не стоит больше об этом говорить.
Иван Иванович осмотрел оружие и картины, изумляя миссис Чароуз глубиною своих познаний в истории Гибралтара. Затем миссис Чароуз заговорщически подмигнула доктору и, взяв его за руку, подвела к стенду с изрядной нумизматической коллекцией, отыскала советские монеты и долго объясняла, где какая монета, называя гривенник грайвэником, а Иван Иванович слушал и кивал…
Солнце начало припадать к земле, когда Айболит вышел из музея. Разумеется, он быстро заблудился, то и дело упирался в какие-то склады, обходил их, карабкался по узким улочкам-лестницам в гору и снова упирался именно там, где вроде бы должен находиться пароход. Наконец, доктор пробился к воде и попал на рыбный рынок. Торговцы громко, даже громче, чем миссис Чароуз, выкрикивали неизвестные Ивану Ивановичу названия сардин, красных головастых ершей и еще каких-то больших рыб, которых продавали кусками. Розовели горы креветок, один прилавок был залит чернилом каракатиц, в корзине рядом скрипели усами лангусты. Иван Иванович даже обрадовался, что ему удалось так интересно заблудиться. С живым любопытством рассматривал он прилавки, но не подходил близко, оберегая себя от настойчивых приглашений рыбаков купить их добычу. Наконец он выбрался из лабиринта рынка, и снова зашагал к порту, и снова попал куда-то не туда, улицы были совершенно ему незнакомы. Доктор
Зыбин лежал долго. Кошка ушла. Потом он сел, отряхнул с колен пыль и начал думать, что делать дальше. Ему было как-то пусто и легко. Только голова гудела. Голова была тяжелая, а тело, руки, ноги – легкие и как будто немного не его. Словно он все отлежал. Он очень хотел думать, что ему дальше делать, но ничего у него не получалось. Потом он почувствовал, что хочет есть, и вспомнил о деньгах. Тронул карман – в кармане хрустнуло. "Пойду поем", – подумал Юрка и встал.
Он вышел на шоссе. Шел и все старался начать думать, что ему дальше делать, но тут почувствовал, как через тонкую подошву полуботинок жжет асфальт, и начал думать, какая жара, однако,- больше ни о чем.
В придорожных кустах зашуршало, громко завозилось что-то маленькое, живое, мелькнула серая шерстка. "Кошка моя", – подумал Юрка,
– Кис, кис, кис, – поманил он кошку, и на его зов из кустов мягко выпрыгнула обезьяна.
– Ну, здравствуй, – сказал Юрка по-русски.
– Здравствуй,- взглядом ответила обезьяна.
– Как живешь? – спросил Юрка.
– Спасибо. Так себе. А ты как?
– Я очень плохо, – ответил Юрка.
– Неприятности, да?
– Да, большие неприятности,- подтвердил Юрка.- Понимаешь, он подумал, что я собираюсь удрать. Представляешь, каков подлец?
– Да, неприятно,- отозвалась обезьяна.
– Он подумал, что я и каперты поэтому не покупаю, деньги берегу,продолжал Юрка,- а я искал сыну игрушку…
– Что теперь делать будешь?
– Не знаю,- ответил Юрка.
– Иди на траулер…
– Мне очень, понимаешь, очень не хочется его видеть,- сказал Юрка.
– Чего же ты хочешь?
– Я хочу есть,-сказал Юрка.-А ты хочешь есть? Обезьяна молчала. Она сидела у обочины шоссе, тихо перебирая пепельно-розовыми пальчиками, и внимательно смотрела на Зыбина ласковыми и грустными глазами, только глаза и жили на ее острой старушечьей мордочке.
– Ну, прощай,- сказал Юрка и пошел дальше по шоссе. Он прошел метров тридцать и оглянулся. Обезьяна все сидела у обочины, склонив набок голову, и смотрела ему вслед.
– Прощай! Спасибо тебе! – крикнул Юрка. Она ничего не ответила, только смотрела на него ласково и грустно, Юрка прошел еще несколько шагов и снова обернулся. Она все сидела и смотрела на него, хотела знать, куда он идет. Юрка почувствовал, что надо идти к морю, чтобы успокоить обезьяну, и он свернул в узкую улочку, бегущую вниз, к порту.
На этой улочке он увидел маленький, совсем пустой трактирчик, вошел и сел за столик. После яркого солнца трактирчик казался мрачноватым. Но тут было прохладно. Мрамор столика холодил руки. "Хорошо бы прижаться к столику лицом". Стулья старые, скрипят. Стойка. Обычная стойка, конечно, с зеркалом и пыльными бутылками -наверху. Рядом со стойкой дверь. Вдруг дверь скрипнула, и что-то маленькое, лохматое протиснулось в узкую щель. "Обезьяна!" – подумал Юрка. Вошла кошка. "Может быть, это моя кошка?" – подумал Юрка. Он не мог вспомнить, совсем забыл, какой была его кошка… Потом дверь раскрылась совсем, и вошел хозяин, пожилой смуглый испанец.