Заводная обезьяна
Шрифт:
– Подгорел,- убитым голосом сказала Анюта.- Но цифры все-таки видны…
Неожиданно (было уже темно) подняли большой трал, а следом – еще один, больше прежнего. Работали всю ночь. Когда на собрании вечером следующего дня Бережной сказал, что экипаж траулера встретил пленум хорошим трудовым подарком: заморожено 500 тонн сардины,- из задних рядов кто-то поправил:
– Не пятьсот, а пятьсот две…
Обязательства приняли единогласно, как и сообщалось накануне в радиограмме.
Сто восьмой день рейса
Через неделю взяли полный груз, вбили в трюмы что-то около 592 тонн (больше не влезало), не
Убрали трал, закрепили стрелы на корме по-походному, вымыли рыбцех. Капитан поздравил команду, выдали по стакану вина сверх нормы, объявили День отдыха, из последних остатков пресной воды устроили баню и отсыпались всласть, чистые на чистом белье. А утром не сразу как-то и поняли, что все. Все! Что путь теперь один – домой. Сидели в столовой тихие, растерянные какие-то. Все хорошо, только вот харч был не праздничный. Мясо перемерзло, картошка кончилась, рыба, рыба, макароны, макароны… Подумать только: в Гибралтаре купят 200 килограммов редиски!
Потом устроили грандиозную приборку, мыли, скребли, драили, красили. Работа была веселая, на воздухе. Это вам не рыбцех, не мукомолка вонючая, это курорт самый настоящий!
Африка растаяла на востоке, зато с левого борта совсем близко плыли Канары – цепочки гор острова Фуэртовентура, такая зеленая, прекрасная земля и название удивительное, как у волшебной птицы: Фуэртовентура. Зелень земли заливала океан, из ярко-синей вода стала бутылочной, не поймешь, что и красивее. Айболит рассказывал, что на Канарах лучший в мире климат, зимой и летом 25 градусов, дождей сколько надо, а остальное – солнце.
Зыбин красил на корме трап, слушал Айболита и думал о том, что справедливо было бы понастроить на Фуэртовентура Артеков, возить сюда ребятишек со всего света, садок от акул им отгородить, апельсинов пароходика два в месяц пригонять из Марокко, вот это был бы порядок… Он тосковал о сыне больше, чем о жене.
Прошли Канары, и океан снова стал синим, вспыхивал ярко-белыми гребешками, катился во все стороны неоглядно широко. Все теперь ждали Гибралтара, только и говорили о Гибралтаре, прикидывали и "соображали".
Юрка не раз бывал в Гибралтаре, знал этот маленький городок вдоль и поперек и эти разговоры знал, так и должно быть, всегда прикидывает матросня, как будет она обарахляться, что почем, точно все рассчитают до последнего шиллинга, а на деле все получается по-другому, это уж обязательно.
Больше всех тревожился Витя Хват. Сам факт первой в жизни встречи с чужестранной землей совершенно не волновал его. Он все старался уточнить прейскурант гибралтарских розничных цен на промышленные товары и соразмерить его со своими возможностями. Вместе с Сережкой Голубем сидели они на верхней палубе, карандаш, бумажка,- прикидывали.
Витя решил танцевать от печки.
– Так,- сказал он Голубю,- давай по порядку. Почем у них хлеб?
Сколько стоил хлеб в Гибралтаре, Голубь не знал.
– При чем тут хлеб?! – горячился он.- Каперту можно найти за два фунта. Первым делом бери "Мишек", "Тарантеллу", а если нет, "Мадам Коробчи". "Мишки" в Донбассе "на ура" идут…
Капертами назывались ковры из искусственной пряжи, которые делали не то в Неаполе, не то в Барселоне и свозили в Гибралтар специально для русских моряков, потому что больше никто их не брал. Учитывая это, на капертах яркими ядовитыми красками изображались картины, которые, по мнению их изготовителей, не могли не тронуть загадочную славянскую душу: "Утро в сосновом лесу" Шишкина – эта каперта называлась в обиходе "Мишки", а также "Три богатыря" и "Аленушка" Васнецова. Для экзотики делали "Тарантеллу" – чернокудрая красавица в вихре юбок, разумеется, с кастаньетами в руках, и "Мадам Коробчи", душераздирающая сцена: всадник в белом бурнусе, перед ним поперек седла перекинута пышная блондинка с развевающимися на ветру волосами, а сзади – погоня на арабских скакунах. Была еще одна картина: бедуины и верблюды подле великих пирамид,- но шла она плохо, и названия ей не придумали.
В Одессе, Херсоне, Ялте и Керчи комиссионки давали за каперту ровно 1 004 рубля, цену эту знали наизусть все китобойцы и (танкеры, все перегонщики, траулеры и рефрижераторы, цена, как говорится, твердая, а хочешь больших прибылей – кати в Донбасс или в Ташкент. Поэтому каперта была вроде самостоятельного гибралтарского денежного знака со своим валютным курсом. Считалось, что, если уж и покупать что в Гибралтаре, так самый резон эти вот каперты. Хват решил во что бы то ни стало добыть шесть каперт.
Фофочка не думал о капертах. Он никогда не был в Гибралтаре, как, впрочем, в любом другом иностранном порту, и ждал его с нетерпеливым любопытством. Если для Хвата Гибралтар был универмагом, то для Фофочки – скорее цирком.
Сашку будущая стоянка манила потому, что он надеялся хоть несколько часов побыть с Анютой, если не наедине, то хотя бы среди людей незнакомых, равнодушных к их близости.
Гибралтар для Юрки Зыбина был прежде всего землей, твердью, которая не качается и не дрожит, по которой можно идти так долго, что с непривычки заболят ноги, и можно даже пробежаться, на которой растут деревья с зелеными листьями и зеленая трава, и бегут ручьи и речки, и вода в ручьях и речках не пахнет железом. Ему хотелось съесть апельсин, один большой тонкокожий испанский апельсин, впиться в него зубами и почувствовать, как сок бежит по подбородку. Один апельсин, а после он снова согласен на макароны и рыбу. И еще хотелось ему увидеть новые, незнакомые человеческие лица и увидеть детей. Такие всегда причесанные мальчишки в Гибралтаре…
Дед Резник мечтал, как он купит себе крепкого табаку, самого крепкого, какой только найдется в этой лавчонке у казарм, слева, если идти из порта в город.
Доктору Ивану Ивановичу не терпелось осмотреть достопримечательности. Стармех Мокиевский рассказал ему, что в Гибралтаре есть музей, а в парке прямо на свободе гуляют обезьяны, и ему очень захотелось сфотографировать обезьян на свободе.
Сам Мокиевский, думая о стоянке, представлял себе, как они с ребятами, не торопясь, разберут по винтику этот злосчастный насос забортной воды и узнают наконец, что же с ним стряслось. Мокиевский был в Гибралтаре, наверное, раз сорок.
Старпом Басов прикидывал, успеют ли они покрасить нос и где, черт побери, будет он искать эти японские батарейки. Иногда даже снился сон: вплотную придвинув к нему лицо, сын спрашивал зловещим шепотом: "Ты купил мне японские батарейки?"
Капитана Арбузова занимали более всего хлопоты, связанные с любым заходом в иностранный порт: работа с лоцманом, визит карантинного врача, торговля с шипшандлерами [Шипшандлер – представитель фирмы, поставляющей на судно различные виды товаров и продуктов] – того и гляди надуют, всучат какую-нибудь гадость, тухлятину, начнутся всякие фокусы с валютой,- да мало ли мороки в порту…