Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

стельпорциано. Но скандал — это тот конь, па кото-

ром можно и не усидеть. Шутки с таким конем могут

кончиться кровью.

Большинство молодых людей собрались на песок

Кастельпорциано вовсе не для скандала. Было много

хороших чистых лиц, светившихся ожиданием серьез-

ных слов. Некоторые добирались из далеких провин-

ций на мотоциклах, велосипедах или даже пешком

с рюкзаками. Еще совсем юные матери кормили

грудью совсем

крошечных новорожденных: у этой

публики еще не могло быть взрослых детей. Под тен-

гами продавали вовсе не порнографию, а поэтические

книжки. И — о чудо! — их покупали. И все-таки

в воздухе чувствовался пороховой привкус опасности—

слишком неспокойно было в эти дни в Италии: взры-

вы, похищения заложников, аресты совсем еще юных

террористов с ангелоподобными лицами, шумные про-

цессы, демонстрации. Горько шутят, что современ-

ная итальянская молодежь — самая антисентимен-

тальная: она плачет только от слезоточивого газа.

Слишком большая толпа всегда беременна опаснос-

тью. Ревущий носорог толпы иногда даже не чувству-

ет, кого он давит своими многотонными ступнями.

На песке возле моря из наскоро сваренных водо-

проводных труб было сварганено основание сцены, а

на него были брошены кое-как сбитые гвоздями

доски. Доски покачивались, прогибались, и в них

угрожающе зияли огромные щели. Удивительно, что

никто не погиб ни на этой сцене, ни под ней, где

тоже шла невидимая жизнь. Оттуда, сквозь щели,

струились дымки сигарет, раздавались смех или хи-

хикающая возня тисканья, крики — восторженные и

недовольные, высовывались бутылки с вином, пред-

лагая выпить тем, кто на сцене, а после моего вы-

ступления показалась девичья загорелая рука и одо-

брительно пощекотала мне щиколотку.

Вокруг помоста был разбит целый бивак на пес-

ке — палатки, спальные мешки, мексиканские пончо,

грубые одеяла. Пылало несколько костров, над огнем

покачивались клокотавшие котелки. Пробираясь к

сцене, приходилось внимательно смотреть под ноги,

потому что легко можно было наступить на кого-то,

лежащего в одиночестве или в обнимку. Одежда зри-

телей была самая наилегчайшая, пляжная — плавки,

бикини, — это вызвало реплику Исаева, впервые по-

павшего в капиталистический мир: «Докатились...» На-

толкнувшись вслед за этим на пару, красовавшуюся

в чем мама родила, он поперхнулся и далее реагиро-

вал только подавленными вздохами. Молодежь была

явно небогатая, противопоставляющая

свободу сво-

его бивака расположенным вокруг платным пляжам

с отдельными, абонируемыми на целое лето кабина-

ми, с шезлонгами и коктейлями. Но от некоторых

зрителей сильно попахивало спиртным, можно было

видеть гуляющие из рук в руки чинарики марихуаны,

кое-кто потягивал ноздрями кокаин, и возникал вои-

р001 I действительно ли все эти молодые люди при-

шли послушать стихи? Не является ли для отдель-

ц||\ из них этот фестиваль лишь развлечением, соз-

дающим иллюзию свободы от диктатуры скуки?

Организаторы больше всего боялись забюрократи-

зированное™ атмосферы. Сциллу бюрократии они

преодолели. Но фестиваль угрожающе напоролся на

Харибду анархии и начал на наших глазах катастро-

фически тонуть. Сцена шаталась от безалаберной

толпы, плесканувшей на нее со всех сторон, как

грязная, в нефтяных разводах, волна. Распоясавшее-

ся в буквальном смысле меньшинство объявило, вне

шнисимости от желания большинства, диктатуру пля-

жа на сцене. Полицейские в форме держались не

менее чем за три километра от сцены, что было с

их стороны неглупо. Во времена терроризма даже под

плавками мог скрываться револьвер или хотя бы не-

большая бомбочка. Полицейские в штатском по-

шныривали, но, не без резона, побаивались. От госу-

дарства представительствовали лишь машины «ско-

рой помощи», стоявшие наготове в кустах.

Подходы к сцене, сама сцена и даже микрофон

никем не контролировались. Это была идея свободы

публики, идея ее слияния с поэзией, идея поисков

молодых неведомых талантов, якобы зарытых в пляж-

пом песке. Но пляжный песок и почва поэзии — раз-

ные вещи. Свобода пляжа превратилась в диктатуру

пляжа. От шести до девяти вечера приглашались

высказаться все желающие.

В девять начинался вечер итальянской поэзии. Но

когда итальянские поэты робко появились, пляж, за-

хвативший сцену, и не подумал уступить место. По

сиене метались человек сто в плавках или голышом

С микрофоном, танцующим из рук в руки. Но вместо

того, чтобы наконец-то обнаружить свои, неведомые

миру таланты, они орали нечто нечленораздельное,

ничем не напоминающее стихи, или произносили до-

морощенные сексуальные или политические декла-

рации.

Некоторые просто-напросто демонстрировали, по-