Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

народа, оно втянуло его в первую мировую войну, пу-

гая «усатыми немцами». Правительство кайзера Виль-

гельма, чувствуя свою шаткость, тоже выдумало для

своего народа «усатых немцев», только оно называ-

ло их «бородатыми русскими».

Но в те времена и «Большая Берта» казалась

ужасающим чудовищем. Сейчас постепенно может

образоваться привычка и к существованию нейтрон-

ной бомбы. Чем страшнее сила оружия, тем страш-

нее

привычка к войне. Возрастает опасность гегемо-

низма и союзов одних держав против других. Атом-

паи бомба и в руках высокоразвитого государства

страшна, ибо развитие техники не всегда означает

развитие совести. Что же произойдет, если в буду-

щем атомные бомбы станут принадлежностью не толь-

ко государств, но и политических организаций, и част-

ных лиц?

Одни полицейские методы борьбы против терро-

ра беспомощны. Надо изменить те условия, из кото-

рых вырастает террор. Захватническая война есть не

что иное, как террор сконцентрированный и даже офи-

циально награждаемый, и бороться с ее возможно-

стью или реальностью надо лишь изменением усло-

вий, из которых он вырастает. Войну друг с другом

надо заменить общей войной друг за друга, против

эксплуатации, голода, загрязнения окружающей сре-

ды, болезней. Человечество настолько потенциально мо-

гуче, что, объединившись, сможет победить и смерть.

Для того чтобы уничтожить привычку к войне,

надо уничтожить взаимонедоверие. Великая роль в

борьбе с войной принадлежит мировой культуре, ибо

по своей природе она — строительница взаимопони-

мания между народами. Культура и война — это не-

примиримые враги, потому что война — это анти-

культура.

Но что такое культура? Однажды на Амазонке

одна старая индианка, предлагая мне банан, очисти-

ла его шкурку, вымыла банан в реке, кишевшей па-

разитами, и только потом дала его мне. Она дума-

ла, что так будет более культурно, более цивилизо-

ванно. Но почему эта индианка была лишена воз-

можности читать и открыть для себя Сервантеса,

Шекспира, Свифта, Рабле, Достоевского? Разве эта

индианка И миллионы ей подобных не есть вина

истории перед человечеством? Что может сделать та-

кая индианка, целомудренная в своем неведении, пе-

ред угрозой ядерной войны?

Питер Устинов в своей речи на форуме сказал:

«Человеческое тело есть микрокосмос всего челове-

чества... Бесполезно говорить: «Что бы ни случилось

с телом, руки должны быть хорошо вымыты и нама-

ннкюрены».

Руки могут быть хорошо вымыты и нама-

пнкюрены, но если распадется тело, то они отвалят-

ся тоже...» Нельзя отделить культуру от жизни все-

го человечества, бессмысленно чистенько мыть куль-

эмиграции, «Колокол», ибо набат и восстание сове-

сти всегда были связаны.

Поэт Кедрин писал о войне:

Снаряд случайно в колокол ударил,

и колокол, сердясь, заговорил.

Роль колокольную снова взяли на себя поэты на-

шего поколения. Вознесенский писал:

Колокола, гудошники...

Звон. Звон.

Вам, художники

всех времен!

Функция большого искусства — это функция ко-

локола, будящего заснувшую совесть.

Когда того или иного художника критикуют толь-

ко за то, что он смотрит на мир (по русскому идео-

матическому выражению) только с собственной ко-

локольни, то на самом деле счастье, что у него есть

своя собственная колокольня. Лишь бы она не пре-

вратилась ни в башню из слоновой кости, ни в бюро-

кратическое кресло, ни в трибуну для риторической

болтовни, ни в персональный бункер.

В США в магазине сувениров я увидел лосьон

для бритья под именем «Либерти белл» («Колокол

свободы»). Это был стеклянный колокольчик, сделан-

ный в форме миниатюрного колокола, когда-то про-

возгласившего независимость Соединенных Штатов.

При виде этого бестактного, вульгаризированного

символа я с горечью вспомнил строки Тютчева:

О если бы живые крылья

души, парящей над толпой,

ее спасали от насилья

бессмертной пошлости

людской.

Когда изначально талантливые художники ком-

мерциализируются и смотрят на мир с колокольни по-

зорного благоразумия, как говорил Маяковский, то из

колоколов, будящих совесть, они превращаются

в парфюмерные, стеклянные пародии на колокола.

Я многое люблю в искусстве Америки, но как стыдно

видеть появляющиеся на страницах журнала «Тайм»

«паблисити» золотых часов «Ролекс», когда их ре-

кламируют не какие-нибудь кинокомики второго сор-

та, а известные писатели и крупнейшие музыканты.

КОЯФЯНО, имя Данте можно зарифмовать с именем

Итальянского игристого вина «Асти Спуманте». Но мо-

жем ли мы представить великого поэта на коммер-

ческой рекламе этого вина, а Чайковского на рекла-

ме с бутылкой водки? «Неприлично, господа!» — как