Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

выразились бы об этом чеховские интеллигенты, за-

стенчиво, но взволнованно поправляя свое пенсне. Как

можно, разменивая колокольный звон на звон монет,

рекламировать какие-то часы «Ролекс» в то время,

когда часы истории отбивают свои тревожные удары?

Я говорю об этом не из паникерства. Но мораль-

ная безответственность перед лицом истории не ме-

нее разлагает, чем паника. Зачем колоколам лили-

путизироваться до сережек,

побренькивающих в ушах

всемирной пошлости? Те, кто капитулирует перед

агрессией всемирной пошлости, могут так же капи-

тулировать и перед агрессией всемирной войны.

Сейчас есть целое кинонаправление — своего рода

«ужасология». Это — то женщины-вампиры, свои-

ми очаровательными зубами прокусывающие шеи

возлюбленных, то дети, внутрь которых вселился

антихрист, то зловещие чудовища из других галактик.

Однако вся эта придуманная ужасология есть тру-

сость, попытка заменить ею реальную угрозу исчез-

новения всего человечества.

Проклятие нашего века — ужас концентрационных

лагерей, где были уничтожены миллионы людей. Но

этот ужас бледнеет перед потенциальным ужасом того,

когда всю нашу планету, как несчастную затравлен-

ную фашистами женщину вместе со всеми ее детьми,

могут сжечь в общей атомной освенцимской печи.

Сейчас людей, которые открыто называются фа-

шистами, — лишь вроде бы незначительные группы.

Даже итальянский кинорежиссер Скуттиери, поста-

вивший откровенную сентиментальную героизацию

фашизма — фильм «Кларетта», где самыми несча-

стными, глубоко обиженными жертвами выглядят

Муссолини и его. любовница, от фашизма открещи-

вается, делает заявление, что он убежденный анти-

фашист. Но дело не в том, как люди себя называют,

а что они на самом деле. Послушать Пиночета, так

это же спаситель демократии, голубь мира! Фашизм

может и не носить свастику на рукаве и зазубривать

со школы совсем другие книги, а не «Майн камиф».

Фашизм — это не столько декларированная идео-

логия, сколько поведение — социальное и даже лич-

ностное. Государственный фашизм — это милита-

ристско-бюрократический концентрат самых низких

инстинктов: инстинкта подавлять другие индивиду-

альности во имя торжества собственной безликости,

инстинкта собственного выживания при помощи фи-

зического уничтожения либо пропагандистского онар-

команивания масс, хватательно-загребательного ин-

стинкта, доходящего от личной корысти до государ-

ственной агрессии. Инквизиция —

мать фашизма.

Не случайно преследование кинематографистов в

Голливуде во времена маккартизма американцы сами

назвали средневековым именем «охота на ведьм»,

когда одной из ведьм была объявлена великая амери-

канка Лиллиан Хелман. Но потенциальная атомная

война еще более античеловечна, чем фашизм, ибо фа-

шизм старался культивировать хотя бы одну расу,

а эта война грозит уничтожить все расы. Эта война

уже в своем зародыше — суперфашистка. Эта война

уже в своем зародыше — антивсенародна. Борьба про-

тив этой войны не есть политика, а общее всеспасение.

...Я был в Канаде на маленьком пароходике, со-

вершавшем экскурсию около Ниагарского водопада.

Гордый оптимистический голос гида произнес: «Ниа-

гарская гидроэлектростанция — это самая величай-

шая гидроэлектростанция свободного мира». Это был

обыкновенный человек, отнюдь не милитарист, но он

сам не понимал, что из него говорит «массмедия»,

всунувшая внутрь него опасное чувство превосход-

ства одной части населения планеты над другой, а

все агрессии мира начинаются с мельчайших микробов

превосходства. Деление мира на так называемый мир

свободный и несвободный — это дешевая демагогия,

разрушающая взаимодоверие между народами.

У нас общая мать — земля, у нас общая миро-

вая культура, сложенная из тысячи национальных

культур, общий враг — потенциальная война.

Колокола не только могут оплакивать уже исчез-

нувших.

Колокола должны спасать еще не исчезнувших.

Когда-то во времена исторических войн колокола

переливали на пушки. Сейчас пришло время пушки

переливать на колокола.

ПАДЕНИЕ ДИКТАТУРЫ ПЛЯЖА

(Из итальянского дневника)

Я стоял на месте, где убили Пьера Паоло Пазо-

лини. Полупустырь-полуулица, прячущаяся за спиной

гостиниц и пляжных комплексов Остии. Там — шум-

но шла купально-загоральная жизнь современных

римлян, спасавшихся от июльского удушья, царив-

шего в столице, где статуи и дворцы были, казалось,

раскалены добела от зноя. Здесь — от нестерпимого

солнца не было защиты, но чудилось, что все придав-

лено окраинным преступным полумраком. На покры-

той трещинами иссохшей глинистой дороге, сохраняв-

шей вязкую душу недавней грязи, в автомобильную

колею была вмята чья-то разодранная рубашка —