Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

ров), Маяковского (30 000) тиражи современных поэ-

тов гигантски выросли: 50, 75, 100, 130, даже 200 ты-

сяч. А за этими тиражами стоят иногда полумил-

лионные и даже миллионные запросы Книготорга.

Горе наших читателей в том, что они хотят и не

могут купить поэтические книги. Горе западных по-

этов в том, что их читатели могут купить любую

ионическую книгу — и не покупают. Этот вакуум

равнодушии душит погшю, и несдавшиеся

поэты —

Герои вакуума. Но разве существует какой-либо на-

род, психологически невосприимчивый к поэзии? Не

может быть ни одного такого народа. Настоящие

стихи тронут любого окончательно не закостеневшего

человека, если он начнет их читать или слушать. Но

это проклятое «если»...

Как заставить читать, как заставить слушать? Да

и надо ли заставлять? Не безнравственно ли это?

Безнравственно не читать поэзию. Отчего не читают

поэзию? Вот аргументы: «У нас почти не преподают

ее в школах», «В потоке средств массовой информа-

ции не остается места для стихов», «Телевидение

«съедает» читателей поэзии», «Дорого стоят книги»,

«Люди слишком устают — на поэзию не хватает вре-

мени», «Поэзия — это всегда романтика, а сейчас

эпоха практицизма».

Мне кажется, что поэзию не читают по вине вкрад-

чивой диктатуры развлечений. Диктатура развлече-

ний — родная дочь диктатуры скуки, одной из самых

устойчивых реакционных диктатур в мире. Ежеднев-

ная повторяемость ситуаций на работе и в быту

тянет к иллюзии свободы — к развлечению. Для

мыслящего человека порнография — это скучно, а

для человека, которому мыслить или лень, или страш-

но, — это безопасная возможность подразвлечься.

Миллионы пластинок с пустенькими словами разле-

таются мгновенно, а поэтические книги со словами,

над которыми полезно бы задуматься, лежат на при-

лавках неприкасаемые, как прокаженные.

Большое искусство восстает против диктатуры

скуки и диктатуры развлечений. Но иногда некото-

рые художники, вроде бы восставая против скуки,

подыгрывают ей развлекательностью. Замечательный

режиссер Бертолуччи не удержался от вкрапления в

свой фильм «Последнее танго в Париже» нравствен-

но сомнительных, зато кассовых эпизодов. Образу-

ется некий порочный круг. Искусство, вместо того

чтобы стать спасением от диктатуры скуки, превра-

щается в яркие лохмотья развлечений, напяленные

на ее танцующий затянувшееся последнее танго скелет.

У диктатуры скуки, прикрытой развлечениями,

глубокие

социальные причины: неуверенность в завт-

рашнем или даже сегодняшнем дне, не только отсут-

ствие — даже боязнь философии. Неумение или не-

желание осмыслить действительность, то есть та же

духовная скука, является питательной средой для

опасных, иногда даже кровавых социальных развле-

чений, одно из которых экстремизм. Экстремизм оттал-

кивает интеллигенцию от активной социальной борь-

бы, подрывает солидарность демократических сил. И

тогда правые используют в своих целях печально

известную ностальгию по «сильной руке». Но сильная

рука может быть поражена коричневой экземой фа-

шизма. Средний итальянец смертельно устал и от

фашистских и от «краснобригадовских» взрывов. Ему

хочется порядка. Но какого порядка? Порядка за

счет свободы? Нет, у трудового итальянского боль-

шинства неистребим инстинкт свободы, выработанный

сопротивлением фашизму.

Небольшая советская делегация, в которой были

такие разные поэты, как Л. Щипахина, Е. Исаев,

Л. Кюрчайлы и я, прибыла на первый интернацио-

нальный фестиваль поэзии, открывшийся в Кастель-

порциано, на «диком пляже», в нескольких километ-

рах от места, где убили Пазолини. Замысел фести-

валя, по словам одного из устроителей, был таков:

«Пробить крупными снарядами носорожью кожу не

читающих поэзию». Среди поэтов снаряды были не

все крупные, попадались и мелкокалиберные пули,

и дробь, и даже пистоны для детских игрушечных

револьверов, но вооружение было многочисленное —

человек сто поэтов. Возникало сомнение: не пройдут ли

крупные снаряды навылет носорожью кожу и не за-

стрянет ли дробь в мощных заскорузлых складках?

Одного организаторы безусловно добились — собра-

лось примерно двадцать тысяч зрителей в возрасте

от 15 до 25 лет — цифра, небывалая за всю скром-

ную историю поэтических чтений в Италии, если

не считать выступлений Нерона на чистенько подме-

тенной от львиного навоза и человеческой крови арене.

Желание организаторов прорваться из равноду-

шия к настоящей поэзии, хотя бы верхом на скан-

дале, ощущалось уже в фестивальной газетке, где

были напечатаны перед нашим приездом в виде шут-

ки два фальшивых стихотворения — мое и Гинсберга,

якобы заранее пылко посвященных торжеству в Ка-