Заявление
Шрифт:
С одной стороны: «Вот сижу. Жду. А зачем? Что это даст? Еще одно волнение, опять заботы пустые. Надо было звонка дождаться. Или самому позвонить еще раз. Так ждать можно и час, и два, и три, и целый рабочий день. А у них рабочий день может вылиться в целую ночь или в сутки, если надо, и все за сто сорок рублей в месяц. Кто-то сказал, что им платят за сидение там в больнице, а за работу, саму работу платить отдельно надо. Ан нет… Если столько сидеть, так и за сидение им тоже не платят. Я и не знал даже им цену. И дома дел полно. У кого? У нее или у меня? И у меня тоже. Вроде бы я и свободный
Как говорится, обо всем можно думать двояко. Двояко обычно и думаем. Особенно если есть препятствия. И другой ход размышлений каким-то непостижимым образом одновременно и параллельно катился и переплетался с тем, первым. Но как это записать последовательной речью, непонятно. Нельзя, пожалуй, передать полностью наше мышление — слишком вычурно все получится. Но, ухватив мысль, можно ее донести… Ну пусть не совсем точно так было на самом деле:
«Ничего. Ничего. Подумаешь, не позвонил. Я еще раз позвоню. И она тоже, наверное, сидит там и себя жалеет. Муж с сыном уехали, а ей работать. Людей оперируешь, кровью харкаешь, а они в суд подают. А тут еще мужик какой-то подвернулся, жизнь ему спасли, так благодарен будь, а он выпендривается, на машине то и дело приезжает, кадрит, словно девочку.
Почему, небось думает, жизнь у меня такая печальная. Жалеет себя — не хочет ничего. Ну и жалей себя… Жалей, жалей… Да ты и меня пожалей… Ну и пусть все сложно. Ты подумай лучше, сколько нам осталось…»
Галя шла по больничному двору.
«Надо сбросить, сломить эту маету. Что случилось, не пойму никак. Неужели Заявление могло так подействовать на меня?! Или все вместе. Не первый год работаю. Не первый раз неприятности. Людей лечу — стопроцентных удач не бывает. Люди смертны. Но что-то случилось…
Неужели не найду его? А вдруг сейчас идут последние дни?.. А дальше суд… Не может быть! А после… И навсегда. Навсегда? И ни радостей, ни жизни…»
«Жалеет… Конечно, ей покой дороже. А мне? И мне покоя хочется. Столько лет покоя…
Вон, идет. Еще не кончился рабочий день. А идет уже. Куда? Может, она должна с кем встретиться? Я планы строю… Думаю о себе, о своем покое, думаю, что я хочу, стоит — не стоит, а она для себя уже все решила, идет к кому-то… Самодовольный бабуин. Какие у меня основания решать за… Она уже решила. Идет…»
Тит открыл дверцу машины со своей стороны, ступил одной ногой на землю, выдвинул левое плечо, приподнял голову
— Галина Васильевна! Галя!..
— Тит! Тит Семенович! Здравствуйте! Вы что тут?!
— Вы не торопитесь?! Ты куда идешь? Садись ко мне. Можешь?
— Конечно, Конечно, могу. Не тороплюсь.
Галя села в машину. Тит взял ее руку, прикрыл своею, чуть сжал, то ли здороваясь, то ли показывая тем самым свою радость.
— Галя, давай отъедем и решим, куда тронемся.
— Ага. Не надо стоять у ворот.
За углом Тит остановил машину.
— Галя. У меня есть предложение.
— Ну? Выкладывай.
— Хочешь, поучу машину водить?
— Никогда не задумывалась. А зачем? Впрочем… Для самоутверждения разве что… Или для новых ощущений? Можно, конечно.
— Слушай, ведь у тебя все уехали, никого дома нет?..
— Откуда ты знаешь?
— Сама вчера сказала.
— Я? Когда? И не помню.
— Может, и не помнишь, но сказала. Так уехали?
— Уехали — раз сказала. Скоро приедут — на той неделе.
— Сегодня только пятница еще. Ты не дежуришь в эти дни?
— В какие?
— В субботу и воскресенье?
— Нет.
— Слушай… Только не возражай сразу…
— Уже возражаю. От такого начала.
— Нет, я серьезно. Я взял путевки в наш академический дом отдыха на эти дни. С сегодняшнего вечера. Шестьдесят километров отсюда… Там и поучимся водить?
— Шестьдесят?
Галя задавала вопросы, не имеющие ни смысла, ни значения.
А что ей было делать? Как отвечать?
Впрочем, он тоже немного нервничал экспромтом — делая несколько неожиданное и для самого себя предложение.
Все-таки не девочка.
Все-таки она оперировала.
Они договорились встретиться около ее дома в шесть часов.
Галя поехала на троллейбусе домой, а Тит срочно укатил по делам своим, за путевками, которых у него, разумеется, еще не было. Но он наверняка знал, что они у него будут — уж больно много у него знакомых было в управлении.
Дела, дела, дела! Никаких дел, Гале просто нужно было остаться одной, собраться с мыслями, на что-то решиться.
И ведь не на поездку же. Решиться!
Надо еще решиться.
Дома дел никаких. Она ходила из комнаты в комнату, из комнаты на кухню, включала и снова вырубала телевизор, подметала пол, стирала пыль и параллельно кое-какие вещи укладывала в дорожную сумку, хотя упорно продолжала уверять себя, что все еще раздумывает, что решиться никак не может, что все очень сложно, уговаривала себя не упрощать… И все-таки нет-нет да и еще что-нибудь подложит в сумочку.
То ли эта, следовательско-прокурорская оказия, свалившись на нее, подтолкнула, развязала руки, размягчила душу, породила и разрушила сомнения… Что-то породила, а что-то и разрушила. То ли Заявление породило сумятицу, которой всегда пользуется случай и порождает новое в жизни, новый поворот или только зигзаг.
Что раньше?! Чувство возникает или хватаешься, стараешься уцепиться за крепнущее новое, чтобы выбраться из ямы. Или, падая в бездну, машешь на все рукой и пытаешься при помощи «зигзага» миновать твердое дао. Или и вовсе банальное: «А! Все равно теперь…»