Заземление
Шрифт:
Оттолкнувшись, Нери подался в тёмный угол. Низкая перекладина больно шаркнула по спине, задрав рубашку. Серые нити паутины повисли на рукавах, вперемешку с пылью. Захотелось чихнуть. Нери зажал нос, подавляя предательские порывы, и подтянулся на локтях, втискиваясь в тесное пространство. Ноги Венены настойчиво пихнули его в бок, чуть не выдавив возмущённый возглас. Девушка оказалась проворнее. Мгновение — и она уже прижималась к нему в темноте, провонявшей пылью и отходами крысиной жизнедеятельности. Снова пахнуло крепким перегаром, но Нери пришлось проглотить возмущение. У него ещё будет время почитать Венене нотации. По крайней
Покрывало опустилось, отрезая узкую световую линию. Тьма вокруг стала непроглядной и густой.
И точно в тот момент, когда световая нить растаяла, дверь в комнату распахнулась.
5
Полы коридора стрекотали досками, угрожая проломиться под каблуками. Стены давно потеряли цвет, хотя местами проглядывающие фисташковые пятна намекали на то, что они некогда были окрашены. Одним Покровителям известно, кто и зачем строил это здание и когда оно стало перевалочным пунктом между Первым Холмом и остальной частью Сердца Земли.
Из кухонного отсека в тупиковом конце доносились голоса, стук посуды и плеск воды. Кантана развернулась на цыпочках и разочарованно выдохнула. Воздух отозвался едва уловимым колебанием. Возможность проплакаться в тёмном углу свелась к нулю. Придётся двигаться к выходу.
Платье зашуршало, собирая щепки. Кантана едва отчистила его после приключений в Пропасти и на Пути. Ткань снова обрела густую черноту, но бархат потерял лоск новизны. Радовало лишь то, что вряд ли теперь кто-то будет следить за цветом и качеством её нарядов — на Первом Холме не уделяют внимания подобным мелочам. В конце концов, одежда не определяет человека, и в этом местные правы.
Светлая мысль, наконец, разбавила печаль. Завтра она сможет облачиться в фиолетовое, как всегда хотела, и никто не посмеет возразить! Догадка была тонкой, как паутина, хрупкой и невесомой. Чем не повод для радости? Вот только веселиться совсем не хотелось. Кантана прикусила губу, проглотив всхлип.
Перед глазами воскресли улицы Девятого Холма, опалённые стылым солнцем. Кто скажет теперь, что с мамой всё в порядке? Не сжимается ли ночами её сердце от тоски и невозможности изменить настоящее? Кантана без труда отпустила бы мысли о доме, если бы знала, что Анацеа не жалеет о ней. Увы, догадки диктовали обратное. Кантана видела лицо матери сквозь километры леса и пелену забвения. Анацеа, конечно, держится и не позволяет слезам взять верх. Разве что, поджимает губы и прячет глаза чуть чаще. Но не нужно быть Покровителем, чтобы понять, какая боль прожигает её душу. Её отголоски дрожат на кончиках пальцев, темнеют кругами на веках, морщатся в уголках рта… Если бы только попросить у Покровителей пару секунд, чтобы прижаться к её груди, как в детстве!
Перешагнув высокий порожек, Кантана остановилась у дверей. Взору открылся покорёженный забор, гуща соснового леса за ним и убегающая прочь дорога. Дорога на Девятый Холм. В то место, которое она называла домом. До вчерашнего вечера.
В груди защемило. Снова вспомнилось лицо мамы: безмятежное, ледяное и усталое. Тоска по дому исказила чувства, превратив оттенки реальности в серое пятно: даже страх четвертования уже не имел веса. Бремя непосвящённости казалось теперь лишь мелкой неудачей, разногласия — временными трудностями. Захотелось сорваться с места, обернуться птицей и унестись прочь. Туда, где всё знакомо с детства, как линии на ладонях. Почему, ну почему никак не оставляет мысль о том, что не вышла из тумана, а умчалась лишь глубже?
Кантана смахнула слезу. Это пройдёт. Нужно только внушить себе, что иного выхода не было. Она защищала себя и своё право на будущее, а боль — всего лишь побочный эффект.
Лес зашумел. Стая птиц сорвалась с земли за оградой и взмыла в небо. Чёрные галочки сначала уменьшились до размеров точек, а потом растаяли, утонув в вязкой жиже облаков. На горизонте, точно в том месте, где конец дороги соприкасался с бесконечностью, обозначилась коричневая точка. Со стороны Девятого Холма приближалась повозка.
Кантана оперлась о дверной косяк. По мере того, как точка увеличивалась, обретая контуры, тревога всё сильнее сжимала сердце. Интересно, кто ещё решил сбежать? Может быть, посланник из родных земель едет сюда по делам дипломатическим? От одной мысли о дипломатических отношениях между Первым и Девятым Холмом захотелось горестно рассмеяться. Единственным связующим звеном между двумя городами давно были лишь отчаянные и больные на голову, вроде Венены.
Точка приблизилась на полпути, и Кантана смогла различить гнедого мерина в упряжке. Он тащил ветхую повозку. Кантана сморщилась: не самый лучший транспорт. По всей видимости, гости небогаты.
Едва слышимый цокот копыт расколыхал воздух. Повозка остановилась у заставы. Спрятавшись за дверью, Кантана наблюдала, как охранники обступают ветхий транспорт. Мгновение спустя, с места возницы спрыгнула чёрная фигурка. Кажется, женская. Что-то в ней показалось до боли знакомым.
Тилен?!
Глупости! Уж кому-кому, а Тилен не обязательно покидать родные пенаты и гнать на Первый Холм, чтобы самоутвердиться. Даже ненависть к матери никогда не вырвала бы её из привычной среды. Тилен слишком умна и рассудительна для таких подвигов. Не то, что её сумасбродная подружка. Невольно противопоставив себя Тилен, Кантана хихикнула. Во всём можно найти плюсы: и побег научил её многому. Признавать свои ошибки, например.
Между тем, у колесницы обозначились ещё две женские фигуры. Одна казалась необъятной даже издали, и походила на огромный холм, заросший изумрудной травой. Одежды второй были оранжевого цвета.
— Мама? — пробормотала Кантана.
Ей ответила лишь тишина, пахнущая пылью и тушёной бараниной.
Охранники, расступившись, открыли ворота. Металлический скрип пронзил воздух. Оранжевый огонёк платья мелькнул между сосновыми стволами. Сомнений не оставалось. Голос крови вывел мать на след дочери.
Ноги отяжелели и вросли в пол. Собравшись с духом, Кантана выглянула из-за двери. Страх парализовал. Всё, что она могла делать — наблюдать, как мать, иссохшая за ночь на добрую тройку килограммов, приближается к зданию по тропке. Каждый её шаг откладывался в памяти. Распахнутое пальто с отделкой из лисьего меха горело на плечах Анацеа, словно неведомый доспех. Между бровями чернели две морщинки, заметные даже на расстоянии. Они всегда появлялись, когда мать волновалась или сердилась, и бесследно пропадали, стоило ей только вернуть равновесие и прийти в себя. Только на этот раз Кантана была уверена, что чёткие полоски останутся на лбу Анацеа на всю оставшуюся жизнь. Следом семенила Тиарэ и девушка в чёрном. Теперь Кантана не сомневалась, что это — Тилен. Вот же крыса! Предала во второй раз…