Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
– Лучше без мании.
– Можно и без мании. Ну, товарищ подполковник, я вам больше не нужен?
– Бог с вами, Виталий Евгеньевич! До свидания. В субботу жду вас в гости на торжество. С супругой!
– Непременно буду, Юрий Викторович.
Медики церемонно раскланялись, и Вахтеев долго смотрел вслед удаляющемуся психиатру, похоже, продолжающему беседу в одиночестве: разводящему руками, крутящему головой…
«Эх, Виталий Евгеньевич, Виталий Евгеньевич… – подумал хирург. – Вам самому семь-бэ смело ставить можно… Впрочем, какой психиатр без отклонений?»
Он открыл дверь и вошел в палату.
–
– Нормально… – с сомнением произнес раненый, скосив глаза на закованную в гипс руку, слитую в одно целое с гипсовым же корсетом, охватывающим грудь. – Уже почти не болит…
– Ну и чудненько! Недельку еще тут полежишь, и будем переводить тебя в общую палату, к выздоравливающим… Да не бойся ты, – успокоил врач помрачневшего разом рядового. – Полежишь немного, рука и ребра заживут, и будем тебя комиссовать. Домой поедешь. Родителям-то пишешь?
– Нет, – покраснел Максимов. – Пальцы пока не слушаются…
– Это зря! – подполковник выудил из кармана красный резиновый мячик размером с апельсин и протянул солдату. – Вот, разминай пальцы, восстанавливай подвижность. Ты ж не хочешь инвалидом остаться?
– Не-е…
– Молодец. Вернешься домой, восстановишься в институте. Хвостов-то не было?
Паренек не ответил, потупив глаза.
– Й-йэх! – крякнул врач. – Драть тебя некому!.. Ничего, наверстаешь. Тут, главное, не расхолаживаться, а то потом не соберешься. По себе знаю… Ну, давай, выздоравливай… Скоро ужин, – бросил медик взгляд на часы. – Кстати, – посмотрел он в глаза Вадику после паузы. – Не советовал бы я тебе распространяться о том своем приключении… Верю, верю! – Жестом остановил он открывшего уже рот солдата. – Я – верю. А другие вот могут не поверить. Еще в сумасшедшие запишут. Оно тебе надо? Вот то-то. Так что подумай, боец…
Подполковник Вахтеев вышел, оставив рядового Максимова глубоко задумавшимся. Красный мячик, лежащий рядом с его безвольной рукой, на белоснежной простыне казался пятном крови…
* * *
Полковник Селиванов долго молчал, лишь раздувая свои пышные, будто у моржа или германского канцлера Бисмарка, усищи.
– Ты что, лейтенант, – начал он негромко, но постепенно повышая тон до командного рыка. – Дурака тут из меня строишь?! Что это такое? – швырнул он на стол бумагу. – Что это за хрень, я тебя спрашиваю?!
– Наградной лист, – смотрел выше пышной седоватой шевелюры командира Бежецкий. – На бойца моего взвода рядового Максимова.
– А что так жидко-то – за отвагу? – язвительно склонил голову набок полковник. – Требовал бы уж сразу Красную Звезду! Да что мелочиться-то? Героя Советского Союза, во! Ни больше, ни меньше! С вручением ордена Ленина! И себе заодно! Будут у меня наконец-то в полку свои герои! Да сразу два! Ни гроша, ни гроша, да вдруг – алтын!.. За какие такие подвиги, Бежецкий?
– Там все сказано, – старался говорить ровным голосом лейтенант, хотя изнутри его горячей волной поднималась ярость: видел бы «полкан» раненого Максимова, лежащего среди рассыпанных стреляных гильз, готовясь пустить себе в голову последнюю пулю! Такое не забывается…
– Что там сказано? – Полковник сгреб листок обратно, приложил, не надевая, к глазам очки в треснутой, аккуратно смотанной синей изолентой оправе и торжественно прочел: – В одиночку отражал атаку многократно превосходящих по количеству мятежников до подхода основных сил… Прямо Александр Матросов какой-то! – снова отбросил он документ. – Капитан Гастелло!.. А вот у меня есть сведения, что рядовой Максимов, наоборот, самовольно оставил расположение части. Так, Бежецкий?
«Ну и сука этот Перепелица! – подумал Александр. – Жаль, в том бою его, собаку, не клюнуло… По идее, ему в госпитале-то надо валяться…»
– Да, оставил, но не самовольно…
– Брось крутить, лейтенант. То-то я не знаю! Деды послали салажонка в кишлак за чарсом или шаропом, а ты, взводный, проморгал. А потом чуть весь взвод не положил, засранца этого сопливого, маменькина сынка вытаскивая, который за себя постоять не может. Прав я?
Лейтенант не отвечал.
– Молчишь… Вот и молчи. Бумажку твою я использую, как она того заслуживает, – здоровенная пятерня старого вояки скомкала злосчастный лист, заодно прихватив еще пару каких-то бумажек, в хрустящий ком и отправила в мусорную корзину – приспособленную для этого латунную гильзу от снаряда калибра сто двадцать два миллиметра. – А ты иди и служи. Хорошо служи, понял? На тебя из-за этой твоей выходки и так косо смотрят. Виданное дело! – всплеснул полковник руками. – Вызвал «вертушки» пустой кишлак утюжить! Слава богу, не «грачей»![87] Был у нас в полку капитан Ефремов – тот все с перепою батальон норовил в ружье поднять да на Исламабад идти! Суворов хренов! Скобелев пополам с маршалом Жуковым! Слава богу, отделались от него – желтуху подцепил. В Союз сплавили… А ты вот с заброшенными кишлаками воюешь. С призраками!.. Все, пошел вон! Утомил ты меня, Бежецкий…
Александр вышел из штабного модуля с пунцовыми от стыда щеками. Высмеяли! Натыкали носом в дерьмо, как щенка! Нет, прав был Киндеев, когда не советовал никому рассказывать о том, что случилось. Прав бывалый вояка на все сто! Но ведь был же бой, был!
Лейтенант сунул руку в карман и вытащил теплую монетку…
* * *
Саша корпел над бумагами, продираясь сквозь дебри армейских канцеляризмов, когда в дверь его комнатки в офицерском модуле, которую он делил со старшим лейтенантом Флеровым, кто-то поскребся. Как обычно, свободными вечерами старлей отсутствовал на пару не то с Амуром, не то с Бахусом (падок был ротный до этих двух античных божеств), и Бежецкий хотел воспользоваться одиночеством, чтобы разделаться с накопившимися долгами. Но не довелось…
– Войдите! – рявкнул лейтенант, весь еще во власти заковыристых оборотов, на которые сегодня, как никогда ранее, был плодовит его мозг.
– Можно, товарищ лейтенант? – просунулся в комнату сержант Барабанов, ротный писарь и человек насквозь гражданский.
– Заходи, Барабанов, – вздохнул Александр, откладывая в сторону изгрызенную в творческих потугах шариковую ручку: как и большинство офицеров и прапорщиков полка, он устал бороться с этим «гражданином», ни в какую не признающим воинского этикета. – Присаживайся.