Зазеркальная империя. Гексалогия
Шрифт:
Писарь плюхнулся на жалобно взвизгнувший табурет (и как он умудрялся сохранять такие телеса при весьма скромной «перестроечной» кормежке?) и со стуком выложил на стол перед лейтенантом монету.
– Ну и что это ты мне приволок? – Саша, ни черта в коллекционировании не понимающий, даже не попытался взять тускло-белесую «серебрушку» в руки. – Похвастаться больше не перед кем своими трофеями?
Всему полку было известно, что сержант умудряется даже здесь, в Афганистане, отдавать дань своему хобби – нумизматике. Кто-то смеялся, кто-то крутил пальцем у виска, но большинство
– Да это вы мне скажите, что это такое, товарищ лейтенант, – негодующе блеснул очочками Барабанов.
Пришлось брать монету в руки, рассматривать со всех сторон.
– Ну, двадцать копеек… Царские, – Бежецкий перевернул монету. – Тысяча девятьсот шестьдесят девятый год… Стоп.
– Вот именно! – писарь торжествовал. – Какой царь в шестьдесят девятом? Его же на пятьдесят два года раньше свергли!
– Ну и замечательно. Мне-то какое дело до этого?
– Да ведь мне Перепелица этот двугривенный сменял! За две пачки «Примы».
– И что? Отобрать обратно? Он их уже скурил, наверное… Постой, – начало понемногу доходить до лейтенанта. – Когда сменял?
– Да вчера!
Александр задумался.
– Вот что, Барабанов, – он убрал монету в карман. – Позови-ка ты мне этого Перепелицу.
– А монета?
– Была и нету! – пошутил Бежецкий. – Было ваше, стало наше. Иди, иди, Барабанов…
Как ни крути, а добро, которое солдаты натырили тогда по карманам у убитых «духов», могло стать единственным доказательством того, что он, лейтенант Бежецкий, ничего не придумал. Ведь когда раненого Максимова «вертушкой» отправили в Кабул, на всякий случай долбанув пару-тройку раз «нурсами» по мертвому селению (по просьбе лейтенанта, конечно), он с солдатами таки спустился к кишлаку и обшарил там все. Увы, никаких следов боевиков обнаружить не удалось. Даже между камнями, где шел бой, не то что трупа – гильзы найти не удалось. Словно подмел все кто-то, да так аккуратно, что ни единой не оставил.
И камни заодно от пулевых выбоин «залечил».
– Слушай, Перепелица, – нахмурил лейтенант брови, когда сержант предстал перед ним. – Я тебя предупреждал про мародерство?
– Та чого? – прикинулся дурачком хитрец, опять кося под «щирого украинца». – Якое мародерство?
– Лопнуло мое терпение! Вместо дембеля в дисбат пойдешь, Перепелица.
– Та вы що? – переменился в лице сержант. – Який дисбат?
– По-русски говори, – грохнул кулаком по столу Александр, вспомнив к месту полковника Селиванова, и бросил весело звякнувший о столешницу «двадцатник». – Где вот это взял?
– Барабан настучал… – понимающе скривился сержант. – Ну, я его…
– Где взял, говорю?
– Да по карманам у «духов» прошлись маленько, – отвел глаза в сторону солдат. – А шо – нельзя?
– Это мародерство, Перепелица. Понял? В следующий раз повторять не буду. Что еще у трупов было?
– Та грошей було трохи…
– Где они?
– Та фалыпыви те гроши оказались. Мы их с Емелей в духан, а нас – в кулаки. Валите, гуторят, отсюда со своей липой… Мы их и выкинули.
– Фальшивые?
– А черт их разберет, товарищ лейтенант! Я бачив – вроде настоящие. И на просвет настоящие, и вообще… А местные не беруть, и все. Мы и решили, что фалыпыви те гроши…
– Что еще было?
– Да мало чего… Бусы ихние…
– Четки?
– Мабуть, да. А мабуть, и ни. Бусы.
– Еще.
– Патроны и все такое. Емеля еще ствол прихамил.
– Веди его сюда…
Ствол оказался пистолетом системы «браунинг». Стареньким, потертым, ничем особенным не примечательным. Бежецкий, конечно, изъял «нетабельное» оружие у солдат, но куда его девать? Патроны лишь в обойме, а подходящих – днем с огнем не найти. Так и валялся пистолет в общем сейфе рядом с бутылкой спирта и прочими «материальными ценностями», пока кто-то из коллег-офицеров не догадался впарить занятную вещицу очередному проверяющему из округа в виде сувенира.
Монетка тоже затерялась куда-то. Честно говоря, Александр за делами совсем забыл о ее существовании. И не жалел – она служила лишним напоминанием о том самом конфузе.
Вновь увидел он деньги с двуглавыми орлами через пять лет, уже капитаном, и в Союзе. Вернее, в той обкорнанной демократами, некогда могучей стране, что не звалась более СССР. Да и орлы на металлических «десятках» и «двадцатках» мало чем напоминали гордую коронованную птицу с той самой монетки. Примерно как мороженая курица из магазина – того же самого живого орла…
А слух о тех событиях все же прошел. Передавался из уст в уста, обрастал подробностями и высосанными из пальца фактами, как водится, пока не превратился в байку, одну из тех, которые любят травить друг другу солдаты на привале или офицеры за «рюмкой чая». Обычную байку той, далекой уже войны. Не лучше и не хуже других…
8
– Ну, ваше благородие, – покачал круглой, большой, как арбуз, чубатой головой казак. – Рассказал ты мне тут роман! Читал я как-то француза Дюма, пацаненком сопливым еще – так тот слабак по сравнению с тобой!
– Вы мне не верите? – Саша и сам бы не поверил, расскажи ему кто-нибудь еще пару недель назад такое.
– Почему не верю? В Расее и не такое бывает…
Беглецов привезли в небольшую станицу, стоящую над рекой, под вечер. Поглядеть на спасенных собралось все без исключения население маленького казачьего поселения – женщины, дети, старики, свободные от службы мужчины. Все, кто не был занят дежурством на воздвигнутых вокруг этого «форта» укреплениях или в таких же, как Митяй и Егор Коренных, разъездах. В тысячах верст от Родины казаки привычно несли свою службу, начинавшуюся с рождением и завершавшуюся лишь смертью…