Здесь ради торта
Шрифт:
— Ваше имя уникально. Я никогда не слышал его раньше.
Я быстро разбираю наши чемоданы и укладываю их в третий ряд гольф-кара.
— Я никогда не встречала другой Лозанны, — радостно говорит она, усаживаясь за руль. Пейсли занимает место рядом с ней, а я перебираюсь во второй ряд. — Мой отец служил в армии и провел некоторое время в Швейцарии, когда жил в Европе. Там есть город Лозанна, что означает Женевское озеро. Так что технически меня зовут Женевское озеро, но Лозанна — замечательное имя.
Лозанна отпускает ручник, и кар приходит
Забудьте о пальмах и кокосах. Деревья, выстроившиеся вдоль дороги, огромные, такие высокие, что мне приходится напрягать шею, чтобы увидеть их верхушки, а у некоторых можно рассмотреть только крону.
— Морской лес[xlii], — говорит Лозанна, ее голос разносится позади нее, когда она сворачивает на дорожку. — В основном живые и лавровые дубы.
Пейсли оглядывается на меня и ухмыляется. Ее растрепанные волосы закручиваются вокруг нее. Ее сине-зеленые глаза сияют — блеск, вызванный ощущением счастья.
Я понимаю, почему Пейсли назвала это место своим любимым. Она впитывает его в себя, это ее особое место. Жаль, что здесь ей пришлось испытать боль. И еще печальнее думать, что эта боль, скорее всего, еще не закончилась.
Что ждет ее в оставшуюся часть недели?
ГЛАВА 21
Пейсли
Наблюдая за реакцией Клейна на его знакомство с островом Болд-Хед, я полюбила это место еще больше.
Он был в восторге и не боялся показать это. Не боялся наслаждаться им. Был момент, когда он ушел в себя, и я увидела, как на его лице промелькнула нерешительность. Почему он так поступает? Почему он ожидает, что я обнаружу, что с ним что-то не так?
Сейчас, наблюдая за тем, как он впитывает уникальность острова, пока мы мчимся по дороге, трудно поверить, что это тот же самый человек, который на мгновение потерял самообладание на пароме.
То же самое можно сказать и обо мне. Потрескавшиеся губы и обветренные щеки, растрепанные волосы, я счастлива до невозможности, и никто не догадается, что сегодня мне пришлось остановить арендованную машину и устроить свой собственный срыв.
— Вот мы и приехали, — объявляет бабушка, выезжая на гравийную подъездную дорожку, усыпанную белыми камнями.
Это тот самый дом, в который я приезжаю с тех пор, как себя помню. Место, где я впервые попробовала арбуз, где я промахнулась мимо нижней ступеньки наружной лестницы и заработала маленький шрам под подбородком. Мой первый поцелуй был на пляже, с мальчиком, который приехал сюда на лето. Я блестяще сдала экзамен на водительские права, потому что к тому времени уже много лет водила гольф-карт.
Клейн несет мой переполненный чемодан по лестнице, словно он сделан из одних перьев. Бабушка ведет нас к задней двери, прямо в столовую и примыкающую к ней кухню.
Здесь ничего не изменилось, и я ценю это больше, чем может знать моя бабушка.
Мне доставляет радость осознание того, что она этого не сделала. Мне не нужны новые модные полы. Я хочу, чтобы в доме были деревяные — с отметинами от самокатов и роликовых коньков. Я хочу, чтобы сизалевые ковры царапались под босыми ногами, а песок не убирался, как бы тщательно мы ни пылесосили.
— Ваш дом прекрасен, — комментирует Клейн. Это не комплимент, сделанный потому, что он считает себя обязанным. В его голосе звучит изумление, нотки признательности за то, что он здесь.
У меня в голове проплывает мимолетная мысль, осязаемая и блестящая, как пузырь.
Я искренне счастлива быть здесь с Клейном.
И еще, ну, то, что он сказал мне раньше в машине.
«Я намерен сделать наш первый удачный поцелуй таким невероятно хорошим, что тебе будет трудно вспомнить, что у нас когда-то был плохой».
Эта фраза повторялась в моей голове часами. Когда он планирует сделать это? О насколько хорошем поцелуе мы говорим?
Бабушка принимает комплимент Клейна и показывает ему кухню. Она открывает ящики и шкафы, знакомя его с тем, где и что лежит, и показывает, как пользоваться кофеваркой.
— Мне это пригодится, — поддразнивает меня Клейн. — Нижнее белье Пейсли будет в беспорядке, пока она как следует не заправится кофеином с утра.
Я игриво закатываю глаза и отворачиваюсь. Бабушка распахивает дверь кладовки и заходит внутрь, роясь в коробках.
Клейн подходит ближе, и я шепчу:
— Ты только что сказал «нижнее белье»?
— Это лучше, чем говорить «трусики» при бабушке.
— Называй их как хочешь. Она носит стринги.
Клейн пытается не скорчить гримасу, но у него не получается.
— Шучу, — говорю я, чтобы избавить его от страданий. — Она носит…
Ладонь Клейна взлетает в воздух.
— Хватит.
Бабушка выходит из кладовки.
— Сегодня мы здесь только втроем. Все остальные приедут завтра, так что нам лучше насладиться тишиной и покоем, пока есть возможность, — она кладет несколько продуктов на столешницу. — Вы двое идите в свою комнату и приведите себя в порядок, а я пока начну готовить ужин.
В свою комнату?
Я качаю головой, уверенная, что неправильно ее поняла.
— Я останусь в своей обычной комнате, — я показываю пальцем на грудь Клейна. — А где ты хочешь разместить Клейна?
— На этот раз расселяемся по-другому. Начиная с завтрашнего дня, этот дом будет заполнен людьми на всю следующую неделю. Твой брат и кузены, а также Сиенна, потому что она последует старомодным правилам и не останется с Шейном до свадьбы. Я размещу вас с Клейном во второй главной спальне.