Здесь ради торта
Шрифт:
О, во имя любви.
Ее рубашка задралась на пояснице, обнажив верхнюю часть тоненьких стрингов в тон ее глазам. Они обнимают ее плоть, круглую и упругую, исчезая в вогнутом пространстве, созданном моим телом.
Проснуться вот так — мечта, о которой я и думать не смел, но вот она здесь, рядом со мной, линии ее тела прижаты к моему, словно она была создана для этого. Словно она была создана для меня.
Воу. Помедленнее. Что это была за мысль?
Я
Но создана для меня? Это слишком.
Мне нужно выбраться отсюда. Спуститься вниз и залить кофеин в горло. Я фальшивый парень Пейсли, который пообещал ей лучший поцелуй, потому что мое эго не может справиться с тем, чтобы быть для нее худшим. Вот и все.
Борясь с желанием совершить развратные действия — спасибо тебе, пьяная Пейсли, — я отступаю от теплой, мягкой кровати. Тихо ступая, я выскальзываю из комнаты.
Хотя Пейсли остается в постели, тепло ее тела обдает меня жаром, а ее запах остается на моей коже.
Горький, дымный аромат встречает меня на кухне. Кувшин с кофе, до краев наполненный темной жидкостью, стоит на золотой тележке у конца стойки. Также на тележке: шесть видов ароматизированных сиропов, кубики сахара в стеклянной емкости и сливочник из нержавеющей стали.
Ничего себе. Эта семья серьезно относится к кофеину. Не то чтобы я жаловался. В любое время суток во мне, вероятно, в той или иной степени содержится кофеин.
Я беру кружку и готовлю кофе так, как мне нравится, и к тому времени, как я размешиваю сливки в чашке, на кухню заходит Лозанна.
— Доброе утро. Хорошо спалось?
Я киваю, отмечая, что она снова одета именно так, как описала ее вчера Пейсли.
Бабушка с побережья. Я определенно запомню это и использую в будущем романе.
— Да, спасибо.
— Как вам кровать? Матрас новый. Вы двое первые, кто на ней спит.
— В самый раз, — заверяю я ее. Благодаря тому, что я сменил постель в середине ночи, мне не приходится врать.
— Хорошо, — говорит Лозанна, добавляя в кофе каплю ванильного сиропа. — Сегодня к нам съедутся все члены семьи. Ты должен быть хорошо отдохнувшим к их приезду.
Она присоединяется ко мне за столом на кухне. В эркере слева от меня виден восход солнца над океаном.
— Тридцать лет я просыпаюсь с этим видом, и он мне до сих пор не надоел.
— Фотографии не передают всего этого.
Я искал остров в Интернете, смотрел изображения. Хорошая фотография не заменит реальности. Завтра утром я планирую отправиться туда, когда солнце только заглянет за горизонт. Пока же мне нужно быть здесь, разговаривать с Лозанной
— Пейсли сказала мне, что у ее родителей бурные отношения.
Лозанна тихонько смеется.
— Можно и так сказать. Моя дочь несколько лет мечтала навсегда выгнать бывшего мужа из своей жизни, но успокоилась, когда увидела, как сильно это ранит ее детей. Особенно Пейсли.
Лозанна смотрит на меня с беспокойством, как будто, возможно, она сказала слишком много. Я понимающе киваю, чтобы успокоить ее. Большую часть этого я уже знал, но то, что больше всего это задело Пейсли, — новая деталь. Я подавляю желание поинтересоваться, спросить, почему Пейсли переживала больше, чем ее братья и сестры. Мне кажется, что об этом должна рассказать Пейсли, а не Лозанна.
Мы говорим о моей работе бармена и о книге.
Лозанна теплая и веселая, она напоминает мне мою маму. В ней есть легкость, и мне сразу становится комфортно в ее доме и в разговоре с ней.
Пейсли прокрадывается на кухню, прищурив глаза.
— А вот и моя ясноглазая и взлохмаченная внучка, — поддразнивает Лозанна.
Пейсли ворчит. Она наливает кофе и идет к нам с чашкой, зажатой в ладонях.
Я поднимаюсь, отодвигаю кресло рядом со своим и усаживаю ее туда.
— Доброе утро, Ас, — говорю я, сохраняя легкий тон, и прижимаюсь мягким поцелуем к ее виску. Так поступил бы парень, или, по крайней мере, так поступил бы я, будь я ее парнем.
Она наклоняется ко мне, к моему прикосновению, отталкиваясь головой от моих губ.
— Ас? — спрашивает Лозанна, сгибая ногу и подворачивая ее под себя. — Ну разве это не мило? Мне нужно знать историю этого прозвища.
Пейсли смотрит на меня, чтобы я ответил. Она потягивает кофе, и я вижу, как пелена начинает рассеиваться. Я удерживаю ее взгляд. Ее глаза расширяются, в них появляется понимание. Неужели она вспоминает, как я ночью пробрался в ее постель? А может, она думает о том, как она пробралась ко мне?
— Ну, — отвечаю я, не сводя глаз с Пейсли, ее неаккуратного хвостика и помятой пижамы. — Пейсли кажется мне способным человеком. Вы бы видели, как она ходит по коридорам P Squared Marketing. Она идет уверенно, как будто знает, что она босс. Она лучшая. Опытная. Ас.
На щеках Пейсли расцветает нежный румянец.
— Он меня перехваливает, — уверяет она бабушку, поднося кофе к губам.
— Я в этом сомневаюсь, — отвечает Лозанна.
Проводя кончиком пальца по ее розовой щеке, я говорю:
— Просто радуйся, что я выбрал Аса, а не Виртуоза. Или Чемпиона.
Плечи Пейсли подрагивают, когда она смеется, одновременно глотая кофе. Откашлявшись, она говорит:
— Ас предпочтительнее.
Мой палец проходит еще один дюйм, собирая короткую прядь волос, выпавшую из ее хвоста, и заправляя ее за ухо.