Зеленая кровь
Шрифт:
– Вопросы есть?
Он по-прежнему смотрел перед собой в микрофон, и на экране был виден в профиль. Я глянул на Наташу: отошла, кажется. Улыбается.
– Да, - нажал я на кнопку микрофона.
– Как прогр...
– Миша! Я...
Вот дьявол! Не выдержали нервы у нее все же - сорвалось. А предупреждал, обещала!
Михаил мгновенно развернулся лицом к монитору, Что он там пытался увидеть - в черной стеклянной линзе объектива? Но Наташа, увидев, что он смотрит на нее в упор, смотрит с изумлением и бог знает с чем и как, опять побледнела как снег.
Я решил разрядить атмосферу.
– Михаил, здесь Наташа. Что передать? Время истекает.
Михаил, по-прежнему глядя в упор на объектив телевизионного монитора, зашевелил губами. В трубке я услышал: "Дай ей телефон".
Я покосился на Наташу: что с ней творится!.. Под сердцем закололо вдруг так, что пришлось пригнуться к пульту. Наташа, Наташа...
– Дай ей телефон, - повторил Михаил. Что он - видит, что ли, что с ней? Хлебников, конечно, все видит и все слышит - у него "Норма" включена постоянно. Не миновать мне разноса.
– Ладно, только одно слово.
– Три, - потребовал Михаил.
– Ладно, - сдался я.
– Но не больше. Время истекло. Протянул телефонную трубку Наташе, та схватила ее судорожным движением.
– Миша?
По видеоканалу вижу: говорит. Три слова... Встал, круто повернулся и исчез из поля зрения монитора. Очевидно, ушел в фитотрон. Я выключил связь.
– Пойдем, Наташа.
Она отдала мне трубку, расстегнула и сняла халат, а я ничего не мог ей сказать, хотя это было новым нарушением правил: в зале с гермокамерой можно было находиться только в халате. Взял у нее халат, и она вышла, не проронив ни слова и ни на кого не глядя, Даже "до свиданья" не сказала.
Отнес халат лаборанткам, догнал ее у гардероба, помог одеться, сам оделся - все молча. На нее я избегал смотреть.
Проводил ее до входного павильона.
– Спасибо, - улыбнулась она грустно.
– Когда он вернется?
И у нее, выходит, эксперимент ассоциируется с полетом в космос?..
– Еще три недели.
– Извини, Саша. У меня что-то с нервами не в порядке. Последние ночи. Плохо спала. Даже не сказал, что... Ничего не сказал. Записка: "Вернусь через месяц", - Не хотел, наверно, тебя волновать.
– И сделал, как всегда, хуже. Ты бы вот на его месте так не поступил - я знаю. А он... Как ты живешь?
– Да так же. Покажись врачам. У тебя и вправду вид больной.
– Больной? Я-то что... Вот он что-то от меня скрывает. Проснусь среди ночи, лежит с открытыми глазами. Спрашиваю: "Что с тобой?" - "Да вот, мерещится всякое..." - Наташа помолчала.
– Помнишь ту фотографию, Саша?
Странно, но я мгновенно сообразил, что она имеет в виду: тетрадь в черном ледерине. "Каждую минуту на земном шаре умирает от голода 58 человек прислушайтесь к их стонам..." А на первой странице газетный фотоснимок изможденные ребятишки. Живые скелеты...
– Вот, понимаешь, Саша... Наверно, эти ребятишки ему и мерещатся по ночам. Я почему-то уверена... Иногда просто боялась за его рассудок. Вдруг просыпаюсь, а он стонет... Он что-то задумал. Страшное задумал. Саша, я это чувствую. Иначе он бы мне рассказал все, понимаешь?
– Это у тебя, наверное, от нервов. Тебе надо обязательно показаться врачу.
– Да, может, ты и прав. Может, просто не хотел огорчать меня этой... вашей камерой. Глупо все, да, Саша? Ворвалась истеричка, наделала переполоху...
– Ну что ты! Какой уж там переполох.
– Спасибо.
– Наташа прикоснулась к моему пальто.
– Ты хороший, Саша. Спасибо тебе, А я вот...
Закусила губу, повернулась и убежала к трамвайной остановке.
А я... Четырнадцать лет, быльем поросло, а вот поди ты: увидел - и... Да нет, ерунда, о чем это я? Больной у нее вид, нервы, конечно...
Глава пятая Извечный свет
Зачем я вернулся в институт? Нечего мне там делать. Но и домой... "С ним что-то случилось?.. Ну я тебя умоляю..." У нее и в самом деле в голосе в тот момент была такая мольба... Никогда как-то в голову не приходило... Такое чувство! И когда он ей сказал по телефону... "Только одно слово".
– "Три". Что он ей сказал? Ведь она буквально окаменела, когда услышала его голос из гермокамеры. Три слова... "Я тебя люблю"? Не слышал ни звука, но почти уверен: именно эти слова. По движению губ... Подошла ко мне... Да и видела ли она в тот момент меня? Сняла халат, протянула, словно на вешалку повесила. Столько людей в зале, все ведь поняли - кто она, все следили за каждым ее жестом, словом, а она... Даже меня не видела. "И ты ведь друг ему, правда?" С таким отчаяньем она это выкрикнула...
Что привело меня в зал с гермокамерой? Как я вообще здесь очутился? Пульт, видеоканал... Пустой экран. Телефон... "Только одно слово..." "Три"...
Из транса меня вывела Аллочка-красивые глазки: "Вас разыскивает Григорий Васильевич". Да? Придется идти.
Разнос от Хлебникова я принял как вполне заслуженный. Редкий случай, но мне этот нагоняй даже удовольствие доставил - все правильно: нельзя было Наташу пускать в зал в таком состоянии. Нельзя. Однако, если бы она была в другом состоянии, разве я бы стал добиваться пропуска? Так что все верно, все справедливо - разнос вполне заслуженный.
Но вот к другому разносу - от Таи - я не был готов совершенно. Впрочем, "разнос" в данном случае - совсем не то слово. И не ссора, а... некое подведение итогов, что ли. Но это я понял уже потом - задним числом.
Она, видимо, ждала меня. Я вообще не понимаю, почему она оказалась в институте. Домой ведь пошла - отдыхать. И вдруг открываю свою комнату, а она - там. Стоит в своей обычной позе у окна - сложив руки на груди, словно ей холодно.
– Тая? Ты здесь?
Подошел к ней, обнял за плечи. Она высвободилась из моих рук.
– Что с тобой, Таюша?
Молчит. Так многозначительно молчит! А, понял я: девицы ей уже доложили. А может, и сама все видела, когда я был с Наташей... Какая разница!
Я попробовал еще раз успокоить ее, приласкать. С прежним результатом даже на шаг отошла, в глубь комнаты. Ну что ж: ничего, видно, не поделаешь придется объясняться.
– Ты права, Тая. Между нами ничего не должно быть... лишнего. (Ну как повернулся язык сказать это слово? Это Наташа-то лишняя?..) С Наташей у меня... Ничего у меня с ней не было. Тая. Да и давно это было - четырнадцать лет назад. Четырнадцать, представляешь? Целая жизнь. Что тебе еще сказать?