Зеленый луч №3 2018
Шрифт:
– Налей чаю. Плакала?
– Да. – Ирина опустила лицо в ладони и стала тереть глаза до тех пор, пока не стали появляться, наплывая друг на друга, желтые пятна, и тихо повторила: – Да. Утром плакала, после обеда плакала, на ночь плакала. Она целыми днями плачет. Я так устала.
– Иди спать. Я сам помою посуду.
– Да…
– Чашек, блюдец, тарелокНе уберечь от падений, —зашептал Виталий. Шум воды заглушил его бормотание.
Ирина взяла со стола детскую бутылочку с водой и ушла в комнату. Там, в полумраке, повисшем на узкой полоске света, упавшей из приоткрытой двери, и каких-то
Два раза в неделю, по средам и пятницам, она ходила в музыкальную школу. Так случилось, что в те же дни, в то же самое время ходил туда и Виталик. Чтобы дойти до музыкальной школы, надо было пройти всю улицу Советскую, из конца ее в начало. И как раз в тот момент, когда по ужасной, неровной, земляной дороге Ирина выходила на Советскую, туда же с другой стороны, с бугра, спускался на велосипеде и он. Ирина сворачивала налево и шла свой долгий путь в сто с лишним домов, а он, вместо того чтобы свернуть направо и ехать тем же путем, со свистом пролетал прямо и, объехав квартал, оставленный Ириной позади, снова выезжал на Советскую уже на следующем перекрестке. Но, опять-таки не сворачивая, объезжал квартал, образуемый этой улицей, уже с другой стороны, и вновь выезжал на Советскую. Так и добирались они до музыкалки: она – прямо, он – зигзагами. И скорость ее прохождения по прямой от перекрестка до перекрестка была равна той скорости, с которой он доезжал до Советской своим странным кружным путем. Они встречались на каждом перекрестке.
Это – одно лишь это – дало ей право заявить тогда брату, что тот мальчик тоже очень сильно в нее влюблен, и вообще, когда они вырастут – они поженятся. Брат к этой новости отнесся равнодушно. Для него это было куда менее значительным, чем, например, виденный ими накануне в чахлой рощице за городом труп коровы, раздувшийся под палящим солнцем так неправдоподобно, что, казалось, скоро лопнет. Или же скандал, разразившийся в бабулином доме, после того как они вместе нашли старинный нож, воткнутый в поленницу где-то на уровне их коленок, и вытащили его, и играли с ним. Скандал был и в самом деле примечательным. Им было абсолютно непонятно, почему бабуля ругалась так сильно, как не ругалась никогда ни до, ни после. И никогда более они не притрагивались к этому ножу, который она тут же и воткнула на прежнее место. Никогда – пока бабуля была жива…
И эта ночь была беспокойной. Малышка просыпалась два раза. И оба раза Ирина бродила с нею на руках по их крохотной комнатке, чувствуя себя поначалу несчастной и бессильной, истерзанной этим неутихающим плачем, но все же поглаживая маленькую вздрагивающую спинку и шепча самые ласковые слова. Слова, как ей казалось, в никуда, поскольку дочка плакала громко и не могла слышать ее шепот. Но постепенно Ирина становилась волшебницей. От ее прикосновений спинка обмякала, плач утихал. И она продолжала шептать всякие глупенькие словечки уже уснувшему, повисшему на ее плече ребенку, и целовать ее реденькие пушистые волосики.
Может быть, она и в самом деле была волшебницей, раз у нее родилась такая волшебная девочка.
Она проснулась от легких прикосновений. Приоткрыв глаза совсем чуть-чуть, так, чтобы было незаметно, что они приоткрылись, она стала наблюдать, как малышка похлопывала и поглаживала ее лицо своими растопыренными маленькими пальчиками и притом, вовсе не глядя на Ирину, сосредоточенно думала о чем-то, видно, о чем-то очень важном. Ирина не выдержала и засмеялась, малышка тоже захохотала, дрыгая ручками и ножками. Потом они стали играть в свою утреннюю игру. Она уложила уже собравшуюся было
Зато потом, после того как Ирина выглянула в окно и увидела, какой сегодня чудесный день, заспешили. Наскоро позавтракав, не помыв за собой посуды, не убрав постель, быстро оделись и пошли за молоком.
Ирина несла дочку на руках, любовалась ее кукольным профилем, ее поднявшимися на ветру тонкими волосиками и шептала ей почти в самое ушко:
– Малюся – куколка, Малюся – красавица, Малюся – принцесса… – и, удостоенная слабой, блуждающей улыбки, продолжала еще тише: – Какие у Малюси сладенькие щечки, какие у Малюси умненькие глазки…
Время от времени они приземлялись: малышка – на траву, Ирина – на корточки, – и подолгу рассматривали муравьев, жуков, кирпичи и веточки. В одно из таких приземлений Ирина заметила идущую им навстречу соседку, бабу Паню. Но поскольку ей так не хотелось тратить время на пустые разговоры, не хотелось выслушивать неинтересные ей чужие новости и вспоминать свои, которых, в общем-то, и не было, она проворно подхватила ребенка и, пока подслеповатая баба Паня их еще не углядела, перебежала на другую сторону дороги. Однако на обратном пути встречи с соседкой избежать не удалось. Та сидела на лавочке у подъезда, словно поджидая их.
– Это чья такая маленькая девочка? – засюсюкала баба Паня. – Это откуда к нам такая красавица?
Малышка приподняла головку, увела взгляд в сторону, вытянула губки и застыла.
– Воображает, – шепотом пояснила Ирина и поставила дочку на землю.
– Как тебя зовут? – елейным голосом, склонившись почти до земли, начала баба Паня свой ежедневный допрос.
– Малюся, – нехотя ответила девочка.
– А почему Маруся всю ночь плакала опять? – еще ниже склонилась баба Паня. – Почему мамке спать не давала?
Малышка не ответила.
– Ну? – спросила она у Ирины. – Всех врачей обошли?
– Всех.
– Ну?
– Все в порядке. Но ведь почему-то она плачет. Не знаем, что делать.
– Зато я знаю. – Баба Паня полезла в свою сумку, достала оттуда галету и протянула малышке. – Ее надо отнести к бабке. Бабка пошепчет, пошепчет, заговорит, и как рукой снимет.
– Да ну, не верю я в это…
– И не верь. И не верь, пожалуйста. И не верь себе на здоровье. А Марусю отнеси. Поможет. Обязательно поможет.
– Посмотрим, – уклончиво ответила Ирина.
Дома, дабы не перебивался неустойчивый детский аппетит, она отобрала у дочки уже надкусанную галету, пообещав вернуть ее позже, и сперва накормила ее супом, потом уложила спать, и только убравшись на кухне, обнаружила, что галету ребенку так и не вернула. Получилось как-то нечестно. Ирина расстроилась, взяла сигарету и вышла на балкон.
Бабулин дом стоял почти у самого края узкой земляной дороги, вздутой посередине, а по бокам продавленной под тяжестью несметного числа груженных овощами и фруктами машин, прошедших здесь. По ту сторону дороги, по всей длине ее, тянулась бледно-голубая стена консервного завода. На территории завода, как раз напротив бабулиного домика, размещался летний кинотеатр. Там крутили кино каждый вечер, правда, по несколько раз одну и ту же картину. На первый сеанс бабуля давала им с братом денег, и они бежали по-над бледно-голубым забором за угол, где в маленьком окошечке покупали маленькие билетики. А потом садились на самую первую врытую в землю длинную скамейку и, поедая круглые галеты, смотрели на огромный, оживший чужой восхитительной жизнью экран.