На высоте многоэтажнойИ на окраинах забытыхНоябрь измятой промокашкойВпитает всё, что здесь разлито.Все звуки отшумевшей ночи,Всю горечь городского быта,Где ржавых свалок многоточьеПунктиром трассы перебито.Здесь дух – дворняжий, норов – сучий,Здесь жизнь просрочена, сурова,Здесь правит всем товарищ-случайВ несвежем ватничке бомжовом.Костры кадят последним светомПодмокших листьев, веток хрустких,В промозглом завыванье ветраСквозит мотивчик среднерусский.Подходит к завершенью пьеса «На дне»,Но диалог корявыйЕщё
звучит над чёрным лесомИ придорожною канавой.
«Ноябрь черкнул на сердце метку…»
Ноябрь черкнул на сердце метку,Ночь растворилась не спеша,И, как в овин, в грудную клеткуНасильно загнана душа.В квартире тихо, в мире пусто,По листьям дождик моросит.Кочан мороженой капустыГлавой на блюде возлежит.Табачный привкус, ржавый ветер,Начало суетного дня.И то, что нет тебя на свете,Уже привычно для меня.
«Я, наверное, поспешила…»
Я, наверное, поспешилаИ в юдоли своей земнойСлишком быстро ткала и шилаСны и промыслы, хлад и зной.А теперь ни слезы, ни страсти, —Лишь изнанки двойное дно,И, раскроенное на части,Не стыкуется полотноЭтой жизни, которой малоВсех стихов моих, всех знамён…И укрыта я одеяломТишины с четырёх сторон.
Памяти Сережи Скисова
Свет мой, где ты?В какой ты мерцаешь тьме?Из какой такой глубины тягучейТы стремишься послать сообщенье мне,Состоящее из неземных созвучий.Состоящее, в общем, из пустяков:Снов прерывистых, смыслов необратимых,Из неосязаемых облаков,Полу-очертаний огня и дыма.Свет мой, знаешь,Я долго тебя ждалаИ жила до времени лишь тобою,Но пропела бронзовая стрелаНад твоей отчаянной головою.Ночь ли, вечер, утро ли, жаркий день —Я твои позывные всегда услышу:То внезапно подарит цветы сирень,То украдкою дождь простучит по крыше.Ни к чему выпытывать: «Как ты, где?» —Просто улыбаюсь твоей улыбкой.Всё разлито в воздухе и в воде.Всё звенит и плещется в дымке зыбкой…
«Есть люди-бульдозеры и трактора…»
Есть люди-бульдозеры и трактора.Они, все в пыли и тавоте,Прут к заданной цели, задрав рукава,Ложатся костьми на работе.Есть люди иные – бесстрастный планктон,Мещанская подлая морось.Дресс-код по заказу, небрежный поклонИ невыразительный голос.А есть люди-лебеди, люди-мечты.Не в силах сокрыть свои крылья,Они улетают за грань высотыНе предпринимая усилья.И смотрят с печалью сквозь дым городовНа свалки бульдозеров и тракторов.
Тамарикс
Злит мошка, гудит комарик,Зверь хоронится в песках,Но цветёт шальной тамариксНа степных солончаках.Нет ни капли, чтоб напитьсяОсвежающей воды.Только вечности глазницыДа змеиные следы.Только кваканье лягушекИз ильменного райкаДа пустынное удушьеВ дуновеньи ветерка.Но цветы его простые —Словно бога письмена,Словно всполохи былые,Неземная купина.Как старается, сердешный,Как сгорает изнутри,И цветок его небрежныйВопиёт: «Я соль земли».
«Птичьи слётки опять пролагают путь…»
Птичьи слётки опять пролагают путьВ небеса бездонные, неоглядные.Лето знойное, дай на тебя взглянуть,Дай расправить плечи твои шоколадные.Перегрев на воздухе, жар в песках,Дни горохом в котомку судьбы ссыпаются.Плещет рыба на отмели в тростниках,Песня иволги в зарослях рассыпается.Ждать недолго. Чуть-чуть – и опять дождиЗастучат по листьям в сухом ветляннике,Но пока ещё летний пожар в груди —Принимай от природы кнуты да пряники:Пережёвывай злых комаров укус,Ночи душные прячь под подушку жёсткуюИз полынных трав, языком на вкусПробуй жизнь эту пряную, степь неброскую.Проскользни неслышно на водопой,Где орлан кружит над речной излучиной,И как встарь, беду отведи рукой,Чтобы душу твою по утрам не мучила.
«Над фонариком в руке, над уснувшею рекой…»
Над фонариком в руке, над уснувшею рекойВ недалёком далеке только нега и покой.Выпь внезапно прокричит, хрустнет ветка – и опятьВ южной бархатной ночи будет сон меня качать.Поистлеют невода, истончится жизни нить,Но по речке и тогда будет мой кораблик плыть.Весь он соткан из мечты, из неясного огня,От любой земной беды укрывает он меня.Не «Титаник», не «Ковчег», не «Аврора», не «Секрет»,И на весь наш странный век для него названья нет.Он стремителен и прост, – то пирога, то ладья,И встаёт за ним, как мост, жизнь минувшая моя.
«Пальтишко лёгкое донашивай…»
Пальтишко лёгкое донашивай,Считай кукушкины года,Но сколь себя ни прихорашивай —Всё смоет талая вода.Она в пески и взвеси ряжена,И вся – сплошной водоворот.Так по судьбе черкнёт коряжиной —Что рот оскоминой сведёт.С низин сметая гнёзда птичьиБурлит и пенится река,И всё её многоязычие —Чужие песни и века.Огреет волн свинцовых плёткою,И, сколько за борт ни держись, —На отмели разбитой лодкоюМоя безудержная жизнь…
«То стылая земля, – то благодать…»
То стылая земля, – то благодать,То мёртвые глаза, – то лик небесный.И до небес уже рукой подать —Окаменелой, жалкой, бесполезной.Но снова с губ срываются слова,Собакою бросаются под ноги,Хотя судьбы бесстрастные итогиРезцом давно означены едва,Хотя и день и полночь без тебяМучительны и непреодолимы, —Слова – отчаянные пилигримыНисходят в душу, нервы теребя.Они кричат: «У Бога мёртвых нет!»Они в тетради продлевают строчку,Как будто шьют незримую сорочку,В которой появляются на свет.
Татьяна Иванченко
«Ночь дышит в затылок, неся непокой…»
Ночь дышит в затылок, неся непокой,Не то что собака моя на подушкеЗабавно сопит. Как к пушистой игрушке,Я к ней прижимаюсь щекой.Но там, за спиною, бессонная ночьМешает уйти от причин и последствий.Какие на это отпущены средства,Чтоб мне ерунды не забыть ни одной?Всё кружат и кружат, как в зимней степи,Простые вопросы, пустые ответы.Из зимней степи проникающий ветерГуляет по крыше – он тоже не спит.Как будто песком заметает глаза,Но я прижимаюсь к собачьему бокуИ перебираю дела и заботы,Вперед забегая и пятясь назад.О чем и зачем так назойлива мысль?Все можно понять при дневном освещенье, —Но днем не попросишь у Бога прощенья,И в этом бессонниц безжалостный смысл.Вот так, пробираясь сквозь плотную мглуИз мелких проблем и великих печалей,Я будто за всю свою жизнь отвечаюИ мягко щекой прижимаюсь – к теплу.