Земля обетованная
Шрифт:
Когда наступит весна, по рекам пойдёт угорь на нерест. За одного угря дают от ста до двухсот рупий. Если всё будет удачно, то за день можно поймать штук пять, шесть. За сезон сто пятьдесят. Это пятнадцать тысяч! Целое состояние! У Мушаррафа от этих мыслей зачесалась спина.
Но, если поймает полиция, то тюрьмы не миновать. Кроме того, угрей могут отнять другие люди, которые контролируют этот бизнес. Могут и убить, никто и искать не станет. В общем надо было думать.
Мушарраф продолжал ходить в порт, пытаясь пристроиться на работу, но удавалось заработать по мелочи, да иногда с корабля что-нибудь перепадало. Это лишь укрепляло его желание рискнуть. И, чем меньше шансов было заработать, тем больше чаша весов склонялась в пользу рискованного предложения. Сезон подходил к концу, а заработка так и не было. Отец тоже не долго продержался на работе, так что домой они, скорее всего, вернутся с пустыми руками. Мушарраф ходил угрюмый, не зная, как сказать отцу о своём решении, да и само решение ещё окончательно не принял. Было страшно бросить привычную жизнь, даже если это было нищенское существование, и даже если это не надолго. А вдруг сезон рыбалки будет удачным, и они наловят много рыбы? А вдруг его поймают или убьют? Юноша окончательно потерял покой и стал худеть. Это заметил отец. Он стал расспрашивать его, но Мушарраф хранил свои мысли в тайне. Наконец, пришло время возвращаться домой, и надо было дать ответ своему новому приятелю.
Они сидели у костра и варили какую-то бурду из того, что нашли на портовой свалке. Мушарраф смотрел на руки отца, помешивающие в котелке варево. Они были худые и жилистые, покрытые, как чулком, почерневшей кожей. Он сидел, подогнув костлявые ноги под себя, и его ступни с покорёженными пальцами белели в наступающих сумерках. Внешне отец походил на старика, хотя по возрасту, был ещё молод. Ему было чуть за сорок. Мушарраф вспомнил своего тщедушного, больного брата и бедных сестёр, и он вдруг подумал, что, если отец умрёт, то все они погибнут, он не сможет их прокормить. И он решился. Он сразу в лоб рассказал отцу о своём замысле. О том, что не вернется к ним домой, а пойдёт в браконьеры. Отец вдруг стал каким-то жалким. Он сидел и молчал. Мушарраф ждал ответа, но этот простой человек не мог ничего посоветовать, потому что никогда в жизни не принимал рискованных решений. Он лишь работал и работал.
– Что скажешь мне, отец? – спросил тогда Мушарраф.
Отец в ответ лишь беззвучно заплакал. Он боялся за него, за себя и своих детей. Ему не хотелось терять помощника, но где-то в глубине души он понимал, что так жить больше нельзя, и хотел для своего сына лучшей доли. Он боялся, что если Мушарраф не вернется, то, вряд ли он прокормит семью один. Но и желать сыну такой жизни, которой жил он, ему тоже не хотелось. И Мушарраф принял решение. Он уйдёт с другом.
Для того чтобы начать дело им надо было немного денег, и Мушарраф оставил свою долю себе. Но, глядя на отца, он вдруг почувствовал к нему такую жалость, что рассказал о своём тайнике. «Если вдруг я не вернусь, – подумал он, – у них будут мои деньги». А скопил он почти триста рупий.
2.
На следующий день Мушарраф простился с отцом, братом и сёстрами и отправился в путь. Город был не маленьким. Карачи раскинулся на шестьдесят километров в длину. Они шли и шли, продвигаясь вглубь огромного человеческого муравейника. На смену лачугам с их закоулками, пришли улицы с одноэтажными домами. Их сменили улицы с двухэтажными постройками, огороженными заборами и, наконец, им открылся центр, с его проспектами и многоэтажными офисами. По проспектам медленно двигались плотным потоком автомобили. Мушарраф никогда не видевший всего этого, был испуган и страшно боялся потеряться или потерять нового друга. Но тот вёл его уверенно, ориентируясь свободно, чувствовалось, что он здесь, как рыба в воде. Он повёл его в сторону от проспектов, и они вышли на тихую улицу, поднимающуюся, куда то вдаль. Мимо, пыхтя, проехал грузовик, и друг его, крикнув, чтобы он цеплялся, побежал вперёд и ухватился за выступы борта. Мушарраф последовал его примеру. Повиснув на заднем борту, он нащупал под ногами раму, и кое-как пристроился рядом. Так они провисели минут десять, пока руки не начали деревенеть от напряжения. Тогда они спрыгнули и снова побрели пешком. Им ещё раз удалось зацепиться за грузовик, но проехали они не долго, машина свернул на ближайшем перекрестке. Постепенно улицы становились беднее и через час они уже брели среди глинобитных лачуг. Ещё через час, когда солнце начало клониться к закат, лачуги стали редеть и в конце концов кончились.
Они вышли к подножью холма. Земля здесь была усыпана мелкими кусочками базальта и слюды, и на солнце горела огнем. Потрескавшаяся на солнце, она почти не имела растительности, и только беркуты, парящие высоко в небе, были единственными представителями живого мира на этой земле. Едва приметная тропа вывела их в лощину. Здесь по отрогам холмов были вырыты пещеры. Перед входом в каждую был сделан навес из бамбуковых палок, крытых камышом и листьями банановой пальмы. Сбоку к навесам примыкали очаги. Женщины копошились возле них, готовя еду. Голые пузатые от рахита детишки с визгом носились, играя в свои игры. Друг подвёл его к одной из пещер и сказал:
– Здесь живёт мой старший брат. Он приютит нас на время, но мы должны дать ему немного еды, чтобы жена его могла нас накормить. Здесь под навесом, мы будем спать. Завтра брат отведет нас к людям, на которых мы будем работать. Он раньше сам ходил, но когда женился и завёл детей, стал бояться, что его поймают, и дети останутся без кормильца. Теперь он возит глину в гончарню. У него есть арба, но нет ишака. Он сам вместо ишака, но зарабатывает двести рупий и может, есть каждый день лепёшку.
С этими словами он извлёк из своего мешка маленький пакетик маша и отдал вышедшему им на встречу брату. Мушарраф приветствовал всех, брат пригласил их под навес. Побеседовали, женщины накрыли стол. Поужинав кусочком лепешки, которую мочили в какой-то, не ведомый Мушаррафу соус, и, выпив по пиале чая, легли спать. На утро был чай с таким же ломтиком лепёшки, после которого, они отправились сначала в карьер, где накопали две арбы глины и отвезли гончару. А после этого, оставив у гончара арбу, пошли в город, точнее на один из базаров пригорода, где среди множества духанов и ларьков нашли лавку торговца пуговицами. Мушарраф никогда не был на таких базарах и испытывал потрясение от всей этой массы товаров, которые были выставлены на показ. Здесь легко было заблудиться в узких проходах между лавками, и он старался не отставать от своих спутников. Заставь его сейчас проделать путь в обратном направлении, он бы никогда этого не сделал. Брат друга поздоровался с хозяином и, зайдя в лавку, о чём-то долго с ним беседовал. Потом вышел и позвал их внутрь. Хозяин – пузатый и мордастый мужчина, лет пятидесяти – внимательно осмотрел юношей, спросил, как их зовут, где живёт Мушарраф, кто его родители, и после этого удовлетворённо кивнул. Он сказал им, чтобы приходили через три дня. С собой они должны иметь пятьдесят рупий каждый, для того, чтобы купить снаряжение и оплатить проводника. У Мушаррафа было всего двадцать, и он чрезвычайно расстроился, но друг, Рамиз, успокоил его, пообещав что-нибудь придумать. Они вернулись в гончарню за тачкой, и брат обратился с просьбой к гончару, рассказав ситуацию. На счастье у того был заказ и нужен был месильщик. За шесть рупий в день он взял парня месильщиком, а Рамиз помогал брату подвозить глину, так как потребовалась лишняя арба. В углу двора высыпалась глина, и, сделав посередине углубление, Мушарраф наливал туда воду, а затем мял ногами, потихоньку подливая воды и подсыпая глины, пока масса не становилась однородной и похожей на тесто. После этого он кетменём отгребал глину и делал новый замес. Мятую мокрую глину накрывали циновками и оставляли так на время. После того, как второй замес убирался, его место занимал первый, и он снова тщательно мял и мял, пока глина не становилась, как пластилин, и не имела пор. После чего он тащил глину под навес, где орудовал сам хозяин. Он трогал глину руками и, если оставался, не доволен, гнал парня пинками домешивать, если же всё было, как надо, то приказывал оставить на столе. Между делом Мушаррафу приходилось рубить саксаул и выносить остатки глины и черепки от треснувших кувшинов и горшков. Не легко доставались ему эти шесть рупией в день. Непривычная работа очень утомляла, и к вечеру Мушарраф еле волочил ноги. Но по всему было видно, что хозяин им доволен. На один рупий Мушарраф покупал еды, которую отдавал приютившим его родственникам приятеля, остальные откладывал. К концу третьего дня, гончар не только выполнил заказ, но и наделал посуды с запасом. На радостях он дал парню ещё два рупия сверху. Утром им предстояло идти к «мордатому», но не хватало восьми рупий, чтобы набрать требуемую сумму. У брата Рамиза нашлось ещё три. Пришлось идти к «старшему». Как и во всех стихийных поселениях, у них тоже была своя «мэрия», которая негласно управляла жизнью поселка. Сюда обращались за защитой, помощью или поисками справедливости. Всё это здесь делалось быстро, но не безвозмездно. Ссудив, пять рупией, они должны были вернуть десять через неделю. Всё это ложилось на плечи брата Рамиза, потому что они уходили до конца сезона. Утром они пришли в лавку. Там, кроме хозяина, их ждал угрюмый суховатый мужчина. Он спросил, как их зовут, и всё ли они с собой взяли. Они показали деньги. Хозяин лавки взял из них по двадцать рупий и вручил им по холщевому мешку со странной пробкой сверху. К мешку были пришиты лямки наподобие сидора. Остальные деньги перекочевали в карман «угрюмого». Проводник жестом указал им следовать за ним, и они, простившись с братом, вышли. Пройдя ряды торговцев, они оказались на маленькой улочке, ведущей на запад от города. Там их поджидала арба с арбакешем. Молча уселись на арбу и тронулись в путь. Дорога шла вниз, и примерно через час стали появляться поля, сменившиеся рисовыми делянками. Проехав ещё час, они оказались в небольшом кишлаке. Здесь они слезли с арбы и, пройдя по проулку, вышли на окраину. Чувствовалось, что река где-то рядом. Тянуло свежестью. Пройдя между деками, они действительно вышли к реке. Здесь простиралась пойма, бесконечная, заросшая травой и камышом, изрезанная сетью рукавов. Двинулись вдоль реки вверх по течению. Чем дальше они уходили, тем безлюднее становилась местность. Наконец они вышли к месту, покрытому мелкими озерцами. Здесь проводник, наконец, заговорил. Он объяснил им, что здесь начинается нерестилище, сюда поднимается угорь раз в год, а затем он уйдёт в море. Поросшая травой местность, таила в себе большие опасности. Можно было провалиться в небольшие болотца, а комары, с заходом солнца, пожирают всех, кто там находится. Сюда полиция не ходит, но с началом сезона патрули рыскают вдоль берега и ловят всех, кто оказывается поблизости. Если поймают с угрём, посадят в тюрьму за браконьерство. Поэтому они будут жить здесь, среди болот, две недели или чуть больше. У них будет укрытие. Рано утром, пока реку покрывает туман, они будут ходить на отлов. Добычу будет забирать специальный человек, который и будет с ними рассчитываться. Если он узнает, что они ведут свою игру, их убьют.
После инструктажа он повёл их вглубь поймы. Через полчаса пути они оказались на небольшом бугре. Приподняв щит, проводник открыл вход в небольшое помещение, с метр высотой и метра два на два площадью. Стены и пол были выстланы матами, в углу стоял ящик. Они влезли внутрь. Угрюмый достал из ящика две коротких палки, напоминающие щипцы, и показал, как им ловить угря, после этого достал из своего мешка лепёшку, и ещё раз напомнив, что ловить надо только утром, когда их будет скрывать утренний туман, ушёл.
В ящике друзья обнаружили баночку мази от комаров. Это оказалось как нельзя, кстати, потому что эти вампиры начали, усилено жужжать в поисках добычи. Ночь прошла незаметно. От усталости спали крепко.
Проснувшись рано утром, они осторожно выбрались из своего укрытия. Над рекой стоял туман, и они не видели ничего дальше нескольких метров. Чтобы не заблудиться, они не стали закрывать вход в своё укрытие и решили далеко не уходить. Вооружившись орудием лова, они стали ждать. Светало, и видимость стала улучшаться. Вдруг Мушарраф услышал справа от себя лёгкое шуршание. В тот же миг он увидел что-то тёмное, быстро мелькнувшее в траве. Он бросился туда и увидел быстро уползающее что-то чёрное длинное тело угря. Прыгая, он тыкал своими щипцами, но угорь умудрялся ускользнуть. Мушарраф проваливался в болотистую почву, падал, но не упускал из виду свою жертву. В конце концов, он бросился вперёд и ухватил этот чёрный живой шланг руками. Угорь извивался, пытаясь вырваться, но парень держал его крепко. Он снял со спины мешок и, открыв пробку, затолкал угря туда. Заткнув отверстие пробкой, он принялся искать утерянную палку. Ему повезло, она воткнулась в землю и торчала над травой. Туман простоял ещё часа два, но поймать удалось ещё лишь одного угря. Но и это был не плохой улов. Рамизу повезло меньше, он поймал одного, да и то не крупного. До сумерек они сидели в своём укрытии. Слышали, как несколько раз вдали проезжали машины, но из укрытия не высовывались. Ночью пришёл человек, осмотрел добычу и отдал деньги. Мушаррафу досталось сто пятьдесят, а Рамизу сорок рупий. Три рупия пришелец забрал за лепёшку, миску холодного риса и маленький термос чая. Но они не возражали против такого грабежа. Молодые люди, изголодавшись за день, были рады любой еде, даже если за неё пришлось платить больше в втридорога нормальной цены. Следующий день принёс удачи меньше, но всё равно не пропал даром. Так потянулись дни жизни на пойме. Им пришлось купить ещё мази, так как атаки комаров не прекращались, и приходилось натираться несколько раз за день. В постоянной сырости он чуть не заболел, и посыльный принёс ему хинин, за который не преминул высчитать. Худо-бедно, дни шли и накопления росли. Чтобы не обижать, друг друга, они решили поделить деньги поровну, не взирая на то, кому удача улыбалась больше. Наконец пришли дни, когда угря не стало. После нескольких порожних ходок посыльный сказал, что пора уходить. Ночью они покинули стоянку и долго шли по мокрой траве. Наконец проводник вывел их на твёрдую землю. Кто-то рядом издал непонятный звук. Проводник резко остановился, и знаком показал им лечь. Так они пролежали минут двадцать, пока мимо них не прошла группа людей. Выждав ещё некоторое время, они поднялись и продолжили путь, пока не добрались до кишлака. Проводник привел их в какой-то двор и предложил им дождаться здесь утра. Он показал им сарай, в котором им суждено было провести остаток ночи, и ушёл в свою лачугу. Спать не хотелось. Пять тысяч рупий грели грудь, и ребята лежали, глядя в потолок и мечтая. Мушаррафу вдруг приспичило до ветру, и он тихонько вышел за сарай. Только он собрался сделать дело, как услышал осторожные шаги. Кто-то крался с внешней стороны дувала. Он осторожно вернулся обратно и, сделав знак молчать, позвал своего друга наружу. Едва они завернули за угол сарая, как услышали, как трое неизвестных спрыгнули во двор. Они затаились. Эти люди, крадучись, стали огибать сарай. Мушарраф подсадил Рамиза, и тот взобрался на дувал. Нагнувшись, он подтянул друга. Затем оба тихо, чтобы никто из пришельцев не заметил их, спустились вниз. За забором послышалась беготня. Видно, не найдя жертв, грабители метались по двору в их поисках. Парни не стали дожидаться, чем всё это кончится, и бросились наутёк.
Покинув кишлак, они ещё некоторое время бежали по дороге, пока окончательно не устали. На всякий случай, они свернули с дороги и, поднявшись вверх по склону, продолжили путь несколько в стороне. И, как оказалось, они не зря подстраховались. Обострённый слух уловил приближающийся топот. Они легли на землю и замерли. Внизу, по дороге кто-то пробежал. Они дождались, когда шаги затихли в темноте, и снова продолжили путь. Начинало светать. Силуэты начали приобретать более явственные очертания, и это было не в их пользу. Они упорно продвигались вперёд, стремясь быстрее добраться до города. Но они недооценили своих преследователей. Пробежав ещё с пару километров, те возвращались назад, но уже развернувшись в цепь. Один шёл ближе к реке, второй по дороге, а третий выше, по предгорью. Он то и заметил их. Ребята бросились бежать, стремясь вырваться вперёд, но тот, что шёл верхом, бросился им наперерез. Двое других, вынужденных подниматься вверх, заметно отставали.