Землячки 3. Интерес
Шрифт:
– Развелись мы...
– Понятно...
– У вас здесь холостых-то много?
– Сплошь и рядом, приходится женатого охранника на ночь ставить, - смеялась она.
– По весне все, как с ума сошли, женщин-то мало. Сто двадцать здоровых молодцев в общежитиях живут. Предлагаю директору двухсменную работу сделать -- боится план загонять, первый год как-никак работаем. Ты мне, случайно, не привёз ещё?
– Нет. Заезжал.
– Слава Богу! Я уже надсадилась с этими шкурами, все руки повытянула, живот надорвала. Четыре месяца из шести, ты только представь, какой тяжестью я
– Вкуснятина.
– Ильмаки называются. На Уральские опята похожи. Представляешь, на деревьях растут! Никогда такого не видала. Вообще, здесь много необычного, - делилась она впечатлениями, - сороки не чёрно-белые, а голубые, волки -- красные, лисицы -- огненные, лягушки не квакают, - смеялась она, - а крякают, представляешь! А в прошлом месяце одного нашего управленца мошка загрызла, насмерть, - врала она, - лодку потерял в Бикине. Надолго приехал?
– Когда выгонишь, тогда и уеду.
– Что, совсем плохи дела?
– Изобразила она сочувствие.
– Не совсем, но неприятно на душе. Устал я. Скорей бы уж всё закончилось.
– Денег хватает?
– Да, слава Богу, грех жаловаться. Девчонок жалко.
– В гости приглашай. Сколько им?
– Шестнадцать исполнилось.
– Знаешь, через два-три года они всё равно уже замуж засобираются. Как к разводу отнеслись?
– Большие. Давно всё понимают. Но в Москву собираются, интересно им.
– Жильё-то нашли?
– Родители подобрали, больше половины заплатили уже, ждут от меня остальные.
– Когда собираются ехать?
– В начале августа. Работает ещё.
– Всё плохое пройдёт, Алёша, всё пройдёт. Давай я тебе про соболей расскажу, - сняла она обе шапочки.
– Мех руками трогать нельзя, только вот так, за подклад, - всунула обе его руки внутрь шапок, - они всегда должны висеть, или на рогах, как у меня, или даже на трёхлитровой банке. Понял? Соболь -- очень нежный мех и быстро протирается, особенно, если соприкасается с шарфом, ещё хуже, если с воротником, поэтому сзади я укрепила это место хвостиком. А чтобы они различали свои шапочки, хвостики сделала в разные стороны. Понял?
– Понял.
– Они как, с мебелью, или налегке?
– Всё здесь оставляют, там, сказали, купят. Все деньги отдам, пусть делает, что хочет.
– Алёша, я бы посоветовала все не отдавать. Они ведь потом ещё попросят. И не раз. А до следующего года ничего у нас не будет.
– Может ты и права, надо подумать.
– Покупатели-то есть?
– Тьма-тьмущая.
– Видно, мне придётся ещё одну зиму в полную силу вкалывать. Куда деваться-то.
– Надо, Аксана, ещё нельзя бросать. Вот тебе деньги.
– Пойдём, посмотри, что я себе приобрела, - повела она его в комнату.
– Красивый, - смотрел он на ковёр.
– Почему на полу?
– Так вчера только привезла, - врала она.
– Откуда?
– Из гаража. Целую машину завезли. Японский. Жена знает про гималайских?
– Нет. В гараже оставляю.
– Молодец. Надеюсь, на работу не носишь?
– Тянула она его на софу.
– Я не совсем дурак.
– Как я хочу мужчину, - шептала она, - если б ты знал.
– Скучаешь?
– Смешно и грешно признаться:
Совсем потоскушкою стала,
Тоскую всё и тоскую
то по сильной руке, то по ласке,
то по взгляду мужском, то по ...ую.
Ночью вздрогну от потяганья --
кем-то тело во сне примято!
Утром балдею от вспоминанья,
что была любима... когда-то!
Днём и ночью мужчину ищу я,
Сил никаких дамских нет -- устала!
Всё тоскую по нём и тоскую.
Совсем потоскушкою стала.
Утром он не хотел уезжать, и они допоздна провалялись в постели.
– Давай-ка поднимайся, пойдём, выгулять тебя надо. Калину посадим, до речки прогуляемся, я тебе своё загоральное местечко покажу, на течение быстрое посидим посмотрим, на людей простых сельских.
– Не стесняешься со мной?
– Пусть меня все стесняются! Живу, как хочу. Я выше всех пересудов. Сама каждого могу осудить сверху донизу! А вообще, в этом посёлке собралось изумительно здоровое общество, без предвзятостей, без сплетен, дружные все, работящие, снисходительны к поступкам окружающих. Никто ничего из себя не строит, никто ничего не просит, чаще предлагают. Нет здесь в людях никакой злости, никакой скрытности. Это, наверное, потому, что съехались сюда со всех концов Приморского края самые динамичные, самые целеустремлённые, самые перспективные, умеющие находить какую-то особенную радость в новизне, девственной природе. Нравится мне здесь. А ещё, наверное, потому, что сытые все, несмотря на то, что из-за дальности расстояний завозим только соль, сахар, муку и водку.
– А горючку где берёте?
– Военная часть нас снабжает.
х х х
Обширное водохранилище, которое питало Лучегорскую ГРЭС, отклоняло дорогу с близ лежащих посёлков в объезд далеко на север, почти по полукругу. То ли воду во-время не сбросили в этот раз, то ли что другое, но на полпути от Верхнего Перевала дорога оказалась затопленной. И Лучегорск слева весь на виду -- рукой подать, а дороги направо в объезд не видно, одна водная гладь. А они ехали с отчётами в "Приморсклес". Кирик, оценив по-своему обстановку, вернулся в посёлок, погрузил наверх лодку от своего дома, и снова -- вперёд.
– А лодку-то зачем везём?
– Всю дорогу робко с нежной улыбкой допытывалась главбух.
Тот, видимо, знал, что делал:
– Мне приказано в срок доставить вас к поезду.
Доехали до воды. Он снял лодку, спустил на воду, обеих усадил на среднюю скамейку.
– Документы свои не забыли в машине?
– Всё у меня, - отвечала Аксана, так как главбух только хихикала.
Сам -- за вёсла и по направлению прямо к Лучегорску, в уголок к железной дороге. Уже далековато отплыли, а Нина Афанасьевна всё "хи-хи, хи-хи". Кирик заподозрил неладное и оказался прав -- истерика. Стали её успокаивать, водичкой ручки обтирать, в лицо с закатившимся смехом побрызгали. Слава Богу, живыми выбрались на берег. Оказалось, она плавать не умеет.