Зеркало Ноя
Шрифт:
Конечно, любопытно было узнать, о чём эти письма, но часть из них была писана какими-то странными буковками, которых он никогда прежде не видел. Теперь ему вдвойне было интересно разузнать историю появления этих треугольников. Но мама хранила молчание, а папа после долгих уговоров скупо и отрывочно поведал ему тайком от мамы о погибшем солдате, писавшем маме эти письма. Лишь спустя много лет, когда Арик окончил школу и стал взрослым, он узнал обо всём. Но это произошло намного позже, а сейчас история писем была окутана для него тайной.
А история такова. Жили-были на белом свете два человека, одного звали Юдой, другого Мариком.
Свела этих двух непохожих людей, Марика и Юду, война. Война вообще сталкивает самых разных людей: городских и сельских, образованных и не очень… Познакомились они и подружились в сырых окопах под Великими Луками, в страшном смертельном котле, где в первые месяцы после начала войны полегло немало наших солдат, а ещё больше пропало без вести.
Понимали друзья, что нелегко выжить в таком пекле. О том, чтобы воевать и бить врага, как велит устав, и говорить не приходилось, потому что боеприпасов почти не осталось, а подвоза нет – обозы и полевые кухни неизвестно где, но самое страшное – нет связи ни с большой землей, ни с соседями. Выкручивайся как знаешь. Командиры, и те, как слепые котята, давно никем не командуют – самим бы уцелеть в страшной мясорубке. В плен сдаваться – вовсе никудышное дело, плен для еврея – верная смерть. Остаётся только на свой страх и риск пробираться через линию фронта к действующим частям Красной Армии. Опасная это затея, зато хоть какие-то шансы спастись…
Обменялись друзья на всякий случай адресами своих родных и поклялись, что если кто-то из них, не дай Б-г, погибнет, то оставшийся в живых непременно разыщет после войны родственников погибшего, честно расскажет, как всё было, и позаботится о них по мере возможности.
Сказано – сделано. Отправились друзья по топям и болотам к линии фронта. Нелёгкий это путь для безоружных, голодных и измученных людей. Боеприпасов – ни патрона, потому и винтовки ни к чему, а хлебные крошки уже и забыли, когда подчистили по карманам. Несколько раз на немцев нарывались, но удавалось им уходить каким-то чудом, лишь однажды не повезло: шальная пуля на излёте настигла Марика, и умер он через некоторое время на руках у Юды. Успел только перед смертью напомнить, чтобы позаботился товарищ о его молодой жене Мириам. Одна она теперь остаётся на всем белом свете, а дети – они ещё не успели родиться…
Юде повезло немногим больше. Спустя несколько дней взяли его немцы сонного, но расстреливать на месте не стали, а погнали вместе с другими выходящими из окружения на один из пунктов сбора военнопленных. Лишь Б-г ведает, как не разобрались сразу, что Юда – еврей, видно, не до того было. Однако эта отсрочка – слабое утешение, ведь рано или поздно разберутся, кто он такой, и тогда… На этот счёт Юда иллюзий не строил, потому и решил бежать при первой возможности. Хорошо, что у немцев запарка вышла с таким громадным количеством выходящих из окружения красноармейцев, и спустя два дня ему действительно удалось бежать. Несколько дней скрывался на болотах, а потом его опять взяли. Некоторый опыт побега у него уже был, поэтому он и на этот раз надолго в плену не задержался. Теперь он был осторожней – днем отсыпался в укромных лесных уголках, а ночью пробирался, ориентируясь по удаляющейся на восток артиллерийской канонаде. И дней через двадцать дошёл-таки до своих.
Без особой радости встретили его на передовой. А ещё настороженней в штабе, когда выяснилось, что он еврей и к тому же младший лейтенант, хоть и рассказал он без утайки, как его дважды ловили немцы, и как он дважды от них уходил. Думал Юда, что останется воевать, и дальше бить ненавистного фашиста, но его отправили в тыл, а там особое совещание без долгих разбирательств вкатило ему, как изменнику родины, десять лет лагерей.
Как бы плохо ни складывалось, но жизнь продолжалась, и новоиспечённый заключенный стал строить железную дорогу Воркута – Хальмер-Ю по вечной заполярной мерзлоте, а потом попал в учётчики на воркутинские угольные шахты. От звонка до звонка отбыл свой срок Юда, потерял за это время жену, которая поспешно подала на развод, едва узнала, что её муж изменник родины. Видно, не настоящей женой она была ему, раз так легко решила расстаться. Да он и не тужил о ней. Сперва злился, а потом решил: чему быть, того не миновать.
Лишь об одном он не забывал все эти лагерные годы – об обещании, данном фронтовому другу. Потому после освобождения поехал не к выжившим после белорусских гетто и лагерей родственникам, а стал разыскивать молодую вдову Мириам. И самое удивительное, нашел. Шутка ли сказать – война семь лет как закончилась, громадные массы людей не раз перемещались на тысячи километров, и очень нелегко разыскать человека, жившего ранее на оккупированной территории и которого ни разу в жизни видеть до того не довелось. А ведь нашёл же, не пожалел ни времени, ни сил.
Все эти годы Мириам не теряла надежды, ждала мужа с фронта. Если бы похоронку получила, может, и сложилось бы всё иначе – семью завела бы новую, детишек нарожала бы, как-нибудь устроилась бы в жизни. Так ведь нет, ждала и не переставала верить, что возвращаются иногда пропавшие без вести, даже через столько лет, хотя подсказывало ей сердце: если бы Марик был жив, обязательно дал бы о себе знать, послал бы весточку.
Так и встретились два человека, два обожжённых войной существа, неустроенных и обездоленных, все эти годы надеявшихся на неизвестно какое чудо. Встретились – и больше не смогли расстаться. А что ещё оставалось двум неприкаянным душам?
Была ли между ними любовь? О том лишь им известно. Вероятней всего, это чувство родилось позже, годами кристаллизуясь из великой жалости друг к другу, одинаковости судеб и невозможности существовать далее в одиночку. Со временем они обжились, стали работать, получили квартиру. Но самой главной их драгоценностью были письма Марика – полтора десятка треугольников, которые тот успел написать жене с фронта. Память о нём свела их в нелёгкое послевоенное время, и они были ему безмерно благодарны за свою встречу.
Через год у них родился сынишка, и они хотели, было, назвать его в честь погибшего солдата, но уж больно тяжело было бы каждый день произносить это имя. Мальчика они назвали Ариком в память о ком-то из своих родных. А потом всё равно поняли, что, сами того не желая, дали сыну имя погибшего солдата, только без первой буквы…
Вернувшись домой, Арик тайком от родителей достал письма и перепрятал к себе в школьный портфель. Он уже решил, что возьмёт для музея пару фронтовых треугольников. Мама пропажи не заметит, всё равно этих писем она уже давно не перечитывает и вряд ли помнит, сколько их всего.