Зеркало Ноя
Шрифт:
Хорошо бы отыскать в этих письмах какие-нибудь красивые слова о том, как непобедимая Красная Армия бьёт фрицев, как краснозвёздные ястребки бомбят вражеские эшелоны, как наши танки давят своими тяжелыми гусеницами отступающего противника, который трусливо тянет руки вверх и сдаётся в плен нашим бойцам. Но ничего такого в письмах не было. Об этом папа, переводивший письма, ему и сказал. Неизвестный Арику пехотинец по имени Марк писал маме о том, как тоскует по дому, как неуютно и тяжело ему в сырых окопах, но он надеется, что война скоро окончится долгожданной Победой, и все солдаты
Повертев в руках письма, написанные на незнакомом языке, Арик отложил их в сторону.
«Это, наверное, еврейский алфавит, – догадался он, – а письма написаны на идиш».
Мама как-то рассказывала, что в детстве училась в еврейской школе, и в их семье не только разговаривали, но и читали газеты и книги на этом языке. Однако прошло столько лет, смущённо добавляла она, и многое забылось, речь она ещё понимает, а вот сказать или прочесть что-нибудь самой уже трудновато. Арик и вовсе не знал на идиш ни слова, да его никто и не учил. Вряд ли этот язык когда-то пригодится, считали взрослые, а вот немецкий, который изучают в школе, другое дело. С ним можно врага бить.
– Возьму-ка я пару писем на идиш, – решил Арик, – прочесть их всё равно никто не сумеет, а я скажу, что они про войну, и написал их погибший герой. Ведь это действительно так…
Не дожидаясь, пока пропажу обнаружат, он помчался в школу к Моисею Захаровичу. Письма, бережно завернутые в газету, он положил для пущей сохранности в учебник.
– Моисей Захарович ушел, – сказали ему в учительской. – Если ты принес что-нибудь для музея, то положи ему в стол. Сюда все складывают. Да не бойся, всё будет в целости и сохранности.
У школьного крыльца Арик встретил Комодина, который волок большую картонную коробку, и на коробке почерком его отца было выведено: «В дар шкальному краеведческому музею от дважды героя Советского Союза Павла Комодина».
– Комод, чего тащишь? – не выдержал Арик. – Ну-ка, похвались.
Комодин-младший осторожно поставил коробку на землю, демонстративно вытащил пачку «Казбека» и закурил, не опасаясь, что его увидят из школьных окон. Любому другому за это влетело бы по первое число, но с Комодиным никто из учителей старался не связываться.
– Модель истребителя, на котором батя бил фашистов, – гордо сообщил он. Комодин знал, что этому экспонату будет уготовано в музее центральное место, но ему было всё же любопытно, что принесут остальные. – А ты что тащишь?
– Фронтовые письма погибшего героя, – ответил Арик. – Между прочим, Скворец притащил дедов орден. Сам видел в столе у Моисея Захаровича.
– Труба Скворцу, – со знанием дела заявил Комо-дин, – за такие фишки дед ему уши открутит!
Арик пожал плечами и ничего не ответил.
– Ну, я пошёл. – Не выпуская папиросу из зубов, Комодин поднял коробку и направился к школьным дверям. – Будь здоров, фронтовой почтальон!
Новую экспозицию школьного музея, собранную силами учащихся, было решено открыть через неделю, к концу учебного года и к началу каникул. Все эти дни Моисей Захарович ходил счастливый и праздничный, но никого из ребят в музей не пускал, обещая показать всё сразу, когда стенды и витрины для новых экспонатов будут готовы.
Неделю школа гудела растревоженным ульем. У всех было праздничное настроение, правда, его немного подпортил дед Юрки Скворцова, который приходил скандалить из-за ордена, и орден ему сразу же вернули. Других инцидентов не было.
По случаю открытия музея провели торжественную пионерскую линейку, на которую пригласили Комодина-старшего. Не взирая на жару, герой нарядился в парадный полковничий китель со всеми наградами, страшно потел и постоянно вытирал багровую лысеющую голову мятым носовым платком. Несколько раз Комодин отворачивался и выжимал пот из платка, но платок был всё равно мокрый, липко шмякал по лысине, и это вызывало всеобщее оживление, особенно среди смешливых октябрят.
После нудных речей директора, Комодина и старшей пионервожатой завели гимн с потрескивающей пластинки из радиоузла. С последним аккордом Моисей Захарович торжественно распахнул двери музея, а сам был вынужден отскочить в сторону, потому что хлынула ребячья толпа, и классные руководители, как ни старались, сдержать напор не могли. Всем хотелось поскорее увидеть свой экспонат и то место, которое ему отвели на стендах.
Арик оказался зажатым между Юркой Скворцовым и Светкой Левшаковой. Чуть в стороне от них пыхтел Комодин-младший, который не особо торопился, потому что и так знал, что с его моделью будет всё в порядке. Юркиного экспоната не было, но он давился со всеми за компанию.
– Вижу! – радостно захлопала в ладони Светка и указала на стенд «Быт местных крестьян XIX века». В центре стенда были аккуратно закреплены планочками старинные бабушкины пяльцы с куском вышитого полотна. Сама Светка вышивать не умела и не испытывала к этому никакого интереса. Так что с пяльцами, в общем-то нужной и полезной в хозяйстве вещью, она рассталась безболезненно.
Арик внимательно просмотрел стенды и витрины в обеих музейных комнатах, но своих фронтовых треугольников так и не обнаружил. Когда толпа поредела, обошёл музей ещё раз, но результат был тот же.
– Моисей Захарович, а мои письма? – почему-то краснея, спросил он у учителя, прохаживающегося вместе с директором и Комодиным-старшим.
Моисей Захарович остановился, зачем-то снял очки и с преувеличенным старанием принялся протирать их полой пиджака, потом близоруко прищурился и тронул Арика за плечо:
– Я тебе объясню. Только попозже, не сейчас. Пускай все разойдутся, а ты задержись ненадолго, договорились? Я обязательно всё объясню…
Арику показалось, что он что-то скрывает, и это его не на шутку озадачило. Что ещё за секреты?
Часа полтора он болтался на улице у школы, несколько раз поднимался в музей, но там всё время толпились ребята, и Моисей Захарович был занят. Потом Арик сбегал домой пообедать, а когда вернулся в школу, двери музея были уже на замке. Что-то холодное и неприятное шевельнулось в его груди. Постояв минуту, он отправился в учительскую. Но и там Моисея Захаровича не оказалось. Не было его и в кабинете истории.