Жадность
Шрифт:
Санька поник головой, задумался.
«Прав Игнашка, прав чёрт рыжий! Нельзя нашим мужикам знать. Они и в субботу вечером с самогонкой на дальние луга отправятся. Ночь и там переночуют, а на утро от самолёта ни крыла не останется, ни железяки мелкой от движителя. А что ещё за одна причина?».
– А что за причина-то? – спросил он у закрывшего глаза Игната.
– Эх, а я вот кумекаю, что мужики с фронту для хозяйства припрут? Вдруг патроны, – мечтательно протянул друг и со вздохом открыл глаза. – Причина – лётчик. Ведь ежели самолёт падал, то с ним случилось что-то. А уж когда упал, точно что-нибудь да случилось.
– То есть если бы не лётчик, то ты бы один отправился, а нас бросил? – снова обиженно надулся Санька.
Спокойный Игнат вдруг вспыхнул: в глазах заискрили молнии, но и засверкала предательская влага.
– Да что ж ты с утра такой… Другом он называется! Это когда я вас бросал?! Ну не так сказал, я грамоте не обучен. Дядька Захар учил немного, да не успел научить толком: на фронт забрали. А я дурак был, не хотелось мне уроки разучивать. Может, потому и говорю порой не то, что хочу сказать. Он мне скока раз говорил, что надо грамоту знать, чтобы об…объяс…объяснить мог кому-то…что-то… Да пошёл ты!..
Из глаз Игната потекли слезы, и он уткнулся головой в колени.
Санька, видя трясущиеся плечи всегда спокойного, собранного Игната, вдруг почувствовал какие-то неприятные чувства: чувства вины и неловкости, а также досаду и зло, но только на себя. Из-за того, что довёл друга до слёз, что ему порой кажется, что кругом у многих двойное или тройное дно в душе, а у иных и совсем дна нету, или души.
Он протянул руку и схватил Игната за плечо.
– Гнат, да ладно тебе, это я дурень набитый. И грамоте я тоже не обучен. Вот совсем. Кто бы меня учил? Тебя Захар хоть чему-то научить успел, а я… Нормально ты всё объяснил, это я шутканул по дурости. Да я сам не знаю, что со мной в последние дни творится, вот хоть режь – не знаю! На прошлой неделе мамку довёл, сестрёнку, а теперь вот тебя…
Игнат ещё несколько раз всхлипнул, потёрся лицом по коленям, стирая слёзы, и посмотрел мокрыми глазами на Сашку.
– В самом деле, нормально всё обсказал, без дураков? – спросил он всё ещё немного дрожащим голосом.
– А то!
– А что ты сеструхе да мамке сделал?
Саньке совсем неохота было рассказывать свою глупость, за которую совесть грызла его уже не один день и он только отмахнулся.
– Да ну их… Не до них сейчас. Давай взвесим да прикинем, кого с собой брать.
И Санька, желая отвлечь друга, начал быстро предлагать варианты.
– Серегу возьмём, ему я точно доверяю. Ещё думаю Антоху взять. Парень крепкий, сильный, быстрый. Одобряешь?
Игнат кивнул, подтверждая.
– А вот дальше, даже не знаю. То ли Пашку взять, то ли Лешку Гвоздя.
Про Гвоздя Санька и не думал, он ему в последний момент вспомнился, но надо было дать подумать и Игнату, чтобы он уж точно отвлёкся. Друг откинулся на ствол ели, немного помолчал, цыкнул уголком рта и тихо произнёс:
– Ни тот, ни другой.
– А почему?
– Ну, сам подумай получше, – произнёс Игнат, и со вздохом продолжил: – Гвоздь – парень что надо…был. До того, как узнал, что отец германцем убитый. Тогда он первый раз напился, а в последние дни только и делает, что с полдня у бабки Глафиры трётся. А к вечеру уже лыко не вяжет. Не, проболтается. Нальют стопку али две, и проболтается. Да и идти с ним – одно мучение. Из него теперь ходок на дальние расстояния никакущий. Да и работник из него никакой. А Пашка, ежели ты про Телегина, точно нас сдаст. Ему лучше вовсе не знать. Да и не пойдёт он с нами. Ты же знаешь, как он нас называет. Беднота одно ухо, те, что всей семьёй одни порты носим, а то и вовсе – беспортошниками, а где ж мы беспортошники?! Вот порты, на мне. Вот кому бы я морду разбил, но он же сразу жаловаться побежит, а потом ничего хорошего уж точно не будет. Его отец у графа в доверенных лицах ходит… Граф ему даже кус земли дал. Самое меньшее, что его отец мне сделает – зубы повыбивает, а могут и на графских конюшнях высечь. Да так, что вся шкура с тела долой уйдёт. Как ты про него подумать-то мог?
– Да я про него такое же думаю, сам бы ему с удовольствием харю сплюснул, но… Тебе надо было о чём-то другом подумать, а не о том, что ты по-бабьи тут сопли распустил, вот я и…
Игнат хохотнул.
– И правда, дурак ты, Саня. Да я, наверно, невыспавшись, вот и развёл тут сопли. Ладно, давай ещё одного выберем, а к вечеру усех обойдём. Вдруг они не смогут.
– Хорошо. На самом деле, я думал про Федьку. Он младше нас, но здоровый и сильный как чёрт.
– Та это да. Вот только ума у него, аки у птахи какой.
– Ну и что? Зато он сразу поймёт, жилец али не жилец лётчик, коли тот жив ещо! Он ведь у Митрича учится.
– Вот поэтому я и не думал о нём. Сначала тоже о нём подумал, а потом вспомнил, с кем он дружбу водит, отказался от затеи.
– Ну а что Митрич? Даже ежели Федька расскажет про самолёт, то Митрич не побежит его разбирать. Ему он уж точно без надобности. Ни цельный, ни разобратый. Да и заступы нам где-то брать надоть, а у Фёдора такие заступы, что диву дашься, я видел. Землю режуть, что твой нож масло. Хоть твой нож масло редко видить, но они у него всё режуть, вот всё что ни попадётся! Ему Митрич заступы ковал. Ну, не ему, семье, но загляденье, а не работа. Федька говорит, много заступами работают, а ни разу не точены. И они всё как новые. Да и по лечебной части он Фёдора натаскал.
– А ты знаешь, что ещо про Митрича говорят?
– Знаю. Да мало ли про кого, что говорят. Про нас вон, тоже твоя мать кричит: оболдуи, но ведь мы не оболдуи?
– Мы нет, но вот Митрич…
– Да дался он тебе! Али ты тоже в эти сказки веришь? Их больше всех наш поп разносит. А вот ежели ты спросишь, к кому у меня душа больше лежит, так я тебе честно отвечу: к Митричу, а не к попу энтому зажратому! И на все эти сказки, что Митрич с чертями дружбу водит, целуется с ними да милуется, готов в рожу ему плюнуть.
– За это тебя самое меньшее высекут. Я вот в эти россказни тоже не верил, но как-то, не так давно, был у него в кузне, да увидел, как глаза его горят… Такая дрожь по спине пробрала, никогда такой не было. То, что в глазах его огонь плясал, это ладно. Отсвет горна отразилси. Но вот ты в его глаза всматривалси когда?
– Чего я там не видал? – недоуменно спросил Санька. – Он чего – девка красная, чтобы я в его зенки таращился?
– Вот, а я посмотрел. И знаешь, что заметил?
Санька замотал головой.