Жакерия
Шрифт:
Де Лансиньяк. А! Вот дело и улаживается.
Д'Акунья. Пять тысяч франков за целый год — это слишком мало.
Оруженосец. Ну, так как же, мессир Броун?
Броун. Во-первых, я считаю насмешкой оценивать службу такого отряда, как наш, в пять тысяч франков; во-вторых, я знаю, как в таких случаях происходит дележ добычи: д'Апремону — все, нам — ничего. Наконец, срок перемирия истекает через полгода, и настоящие англичане, как мы, не могут наниматься на год к французскому барону.
Де Лансиньяк.
Броун. О, пусть капитан поступает, как ему угодно: пусть идет на службу сам, со своим копьем и с людьми, которые последуют за ним. Что до меня, то, если он будет служить герцогу Нормандскому [60] или его баронам, я перейду к сиру Джону Чендосу, под начальством которого я сражался при Пуатье. За мной пойдут мои стрелки, и тогда Сивард узнает, много ли можно сделать без стрелков. Если бы даже все его латники примкнули к нему, ручаюсь, что без стрелков ему не добыть и тысячи франков в год.
60
Дофин, позднее король Карл V. (Прим. автора.)
Оруженосец. И это ваш ответ, благородный сир?
Броун. Да, любезный оруженосец. Мне досадно за капитана, но что поделаешь! Если мы как-нибудь захватим французского барона, он пойдет в обмен.
Д'Акунья. Бедняга Сивард! Значит, он остается в клетке.
Де Лансиньяк. Хорошо ли с ним, по крайней мере, обращаются?
Оруженосец. Как с пленным рыцарем — этим все сказано. Барон д'Апремон — знатный сеньор; кухня у него недурна, а вино получше того, что мы пили здесь.
Де Лансиньяк. Хоть это меня утешает.
Д'Акунья. Скажи ему, что я куплю у него рыжего английского мерина, если он продаст. Я готов дать за этого коня шестьсот франков [61] .
Де Лансиньяк. А я отправлюсь поискать фуража к Жильберу д'Апремону. Пусть видит, что я не забываю своих друзей.
Оруженосец. Он будет очень тронут этим доказательством вашей дружбы. Но денег вы не даете, — это ваше последнее слово?
61
Цены на лошадей, по-видимому, никак не соотносились с ценами на припасы. Латник, которому король давал коня, стоившего 200 франков, получал жалованья всего 30 франков в год. (Прим. автора.)
Д'Акунья. Клянусь телом господним, во Франции нет денег со времени битвы при Пуатье.
Броун. Пойдемте, господа, обсудим наш ближайший набег. Ничто так не освежает мыслей, как стакан доброго вина. А потому перейдем в столовую, и там, за бутылкой, облокотившись на стол, составим план похода. (Оруженосцу.) Выпей с нами, приятель,
Оруженосец. Нет, не могу. Он ждет меня, а отсюда до Апремонского замка немалый конец.
Броун. Раз так, счастливого пути!
Д'Акунья. Дружеский привет Сиварду! Помни о рыжем мерине. Шестьсот франков, не забудь!
Де Лансиньяк. Опорожним несколько бутылок, а там и на коня.
Уходят.
КАРТИНА ТРИНАДЦАТАЯ
Большая зала в замке Апремон.
Жильбер д'Апремон, де Монтрёйль, Сивард, аббат Оноре, Конрад д'Апремон, прокурор, латники и крестьяне.
Д'Апремон. Присядьте, мессир Сивард, если вас это занимает. Посмотрите, как у нас во Франции отправляется правосудие.
Сивард. Охотно. Я не прочь взглянуть на рожу такого смелого плута.
Садятся.
Конрад (Жильберу д'Апремону). Отец! А пытать его будут?
Д'Апремон. Там будет видно.
Конрад. Его будут пытать!
Д'Апремон. Что ж, начнем. (Латникам.) Введите убийцу.
Входит Рено в кандалах.
Сивард. Молодчина, и славно сложен, честное слово! Широкие плечи, уверенный вид! Он был бы хорош с луком в руках и колчаном сбоку.
Д'Апремон. Так это ты, злосчастная тварь? И ты еще смеешь глядеть людям в глаза?
Де Монтрёйль. По лицу видно, что он способен на всякое преступление.
Аббат. При одном его виде меня трясет лихорадка.
Д'Апремон (пошептавшись с прокурором). Отвечай, злодей: какой дьявол внушил тебе мысль убить нашего доброго сенешаля?
Рено. Я уже сказал. Он был виновником смерти моей сестры.
Д'Апремон. Да разве это причина, чтобы вассал посмел поднять руку на своего господина?
Рено. По-моему, да.
Д'Апремон. Он еще гордится своим преступлением! Найдется ли для такого мерзавца достаточно суровая кара? Ага, ты опускаешь голову! Собираешься заплакать. Только попробуй разыграть передо мной притворное раскаяние — увидишь, поможет ли это тебе.
Рено. Я не раскаиваюсь.
Д'Апремон. Так ты, гадина, не раскаиваешься?! Почему же ты отдался в руки правосудия?
Рено. Я боялся, что за одного виновного могут пострадать невинные. Вы могли бы казнить каждого десятого или пытали бы женщин и детей, как это было в прошлом году в Бур-Нёфе. Я отдал себя в ваши руки, чтобы предотвратить несчастье.
Де Монтрёйль. Болван!
Д'Апремон (Сиварду, тихо). Мне просто стыдно, что у этого негодяя больше мужества, чем у некоторых дворян!