Жалкая
Шрифт:
— Я не хочу причинять тебе боль, Бенни. Но мне очень не нравится, когда люди сомневаются в моем интеллекте. Так что вот что мы сделаем. Либо ты отдаешь мне деньги, либо я даю тебе пять секунд на то, чтобы ты представил себе свою жену и детей, прежде чем я вышибу твои гребаные мозги на их семейной фотографии.
Бенни дышит неровно, и этого звука в сочетании с каплями его крови, стекающими по подбородку и на стол, достаточно, чтобы заставить меня дергаться.
Я постукиваю носком ботинка по кафелю.
— Я бы
Я блефую. С моей стороны было бы глупо убивать его прямо сейчас, когда вокруг заведения столько свидетелей. Но ему не нужно этого знать.
— Ладно. Ладно, блять! — он садится прямо, глядя на меня. Я улыбаюсь, убирая пистолет, но держа его нацеленным на его лицо. — Слушай, я не знаю, где деньги, ясно? Я дал тебе то, что получил от идиотов, торгующих твоим дерьмом на улицах. Но у меня здесь есть немного, чтобы компенсировать разницу.
Он тянется вниз и начинает вводить код для маленького сейфа под столом, но я быстро поднимаю ногу, вдавливая каблук ботинка в промежность его брюк, мой пистолет снова прижат к его виску.
— Продиктуй ему цифры, — я киваю в сторону Брейдена.
Он диктует.
Брейден смотрит между нами двумя и подходит к нам, приседая, пока вводит код, чтобы отпереть дверь.
Там лежат пачки наличных, заполняющие весь сейф, и несколько манильских папок.
Брейден смотрит на меня и берет черную сумку, сложенную и уложенную на бок.
— Сколько мы берем?
Я широко улыбаюсь.
— Всё.
— Эвелин, пожалуйста, — умоляет Бенни. — У меня дети. Нужно кормить их.
Кивнув, я двигаю пистолет так, что его край скользит по щеке, как холодная ласка.
— Я знаю, — снова отводя руку назад, я подаю её вперед, в последний раз впечатывая мой Eagle в его щеку. — Мне просто похуй.
13. НИКОЛАС
В подвале «Желтого кирпича» остались только Эвелин и я. Мы сидим за длинным, тяжелым дубовым столом, на котором с одной стороны лежит куча грязных денег, с другой — пачки банкнот, а прямо посередине — счетчик денег.
Эвелин в данный момент берет пригоршни несвязанных денег и прогоняет их через аппарат. Перебрасывание долларов создает гул, похожий на шум вентилятора в тихой комнате, и, несмотря на то, чему я был свидетелем всего несколькими часами ранее, я чувствую себя спокойно.
И она тоже. Она кажется нормальной. Полностью контролирующей себя. Что так отличается от того, какой она была несколько часов назад с Бенни.
Как может кто-то такой чертовски красивый
— Хватит на меня пялиться.
Я отталкиваю стул от пола, балансируя на двух задних ножках.
— Я просто удивлен, вот и всё.
Она смотрит на меня.
— Чему?
— Этому, — я указываю рукой на комнату.
Она смеется.
— Тебя, вора драгоценностей, удивляют кучи денег?
— Нет, — говорю я, качая головой. — Я удивлен, что ты так вовлечена. И что ты такая жестокая. Тебе, наверное, стоит сходить к кому-нибудь по этому поводу.
Её брови опускаются вниз, когда счетчик выплевывает ещё одну пачку. Она берет её, затем откладывает в сторону.
— Удивлен, потому что я женщина?
— Нет, потому что ты — это ты.
Я даже не знаю, что я имею в виду под этим заявлением, что не совсем шокирует, учитывая, что я даже не могу понять, что, черт возьми, я чувствую. Я трахнул эту женщину. Меня безумно тянет к ней, несмотря на то, что она не в себе, но я не могу соотнести ту женщину, какой я представлял её, когда мы впервые встретились, с тем, какая она сейчас. Потому что сейчас она — та, против кого я борюсь. Она — часть проблемы, которую я пытаюсь решить.
Она делает паузу, кладя горсть денег обратно в несвязанную стопку. Её язык высовывается, металлический стержень скользит по нижней губе, пока она смотрит на меня.
Мой желудок подпрыгивает.
— Ну, это настоящая я.
— К сожалению, — бормочу я.
— Что это значит? — она наклоняет голову.
Я пожимаю плечами, зная, что не должен её подталкивать, но не в силах остановиться.
— Это значит, что, возможно, твоя сестра была права.
Ее челюсть сжимается.
— Моя сестра ничего обо мне не знает.
— По крайней мере, она знает, как обращаться с людьми.
— Отлично, тогда иди и приставай к ней.
Я ухмыляюсь.
— Я тебя раздражаю, милая?
Она ударяет руками по столу, отчего всё трясется, и отпихивает стул, чтобы встать. Она наклоняется, её грудь выпирает из-под майки, и мой взгляд опускается, потому что я не могу не воспользоваться видом, когда она так охотно предлагает его.
Румянец ползет по её ключицам и поднимается по шеё, как это всегда бывает, когда я её злю.
Мой член пульсирует.
— Я не твоя, блять, милая, — говорит она сквозь стиснутые зубы. — И для протокола, всё в тебе меня раздражает. То, как ты ходишь. То, как ты постоянно появляешься в любом месте, где я нахожусь. То, как ты задаешь вопрос за вопросом и никогда не находишь ответа.
Мои губы приподнимаются в улыбке.
Она показывает пальцем.
— Эти дурацкие долбаные ямочки на твоих щеках.
Моя улыбка продолжает расти. Я опускаю передние ножки стула и опираюсь локтями на стол, подперев подбородок рукой.