Жар-книга (сборник)
Шрифт:
В прологе группа туристов допытывается у сооруженного на сцене громадного сфинкса, нельзя ли послушать интересную историю. Сфинкс раскалывается надвое и выпускает из своих недр бойкого малого, который такую историю берется рассказать. Мы последовательно видим вялых, но коварных египетских придворных, важную няньку царицы Фтататиту, темпераментную девчонку Клеопатру и наконец – дивного пожилого красавца-мужчину, с роскошными седыми волосами, довольно стройной фигурой и бархатным полетным голосом. Это Герард Васильев, и это именно то, чего не хватает в жизни почти что любой российской женщине (повезло одной Жанне Жердер!). Цезарь, удрученный одиночеством властителя, встречает Клеопатру в пустыне, очарован ее молодой жизненной силой и намерен обучить неопытную царицу
Музыка Журбина преднамеренно консервативна, пафосно лирична и напоминает о мелодиях и ритмах советской эстрады 70-х годов. Это нисколько не умаляет ее профессиональных достоинств, но требует, на мой взгляд, сильных режиссерских решений. На сцене же царит несколько наивная иллюстративность. Костюмы, созданные историком моды А. Васильевым (да, тем самым очаровательным судьей из «Модного приговора»), можно публиковать в детских энциклопедиях в рубриках «Египет» и «Рим», так они красочно наглядны. В постановках танцев чувствуется ученическая робость, да и в целом постановка выглядит прилежным и наивным сочинением людей, сильно далеких от современности. В том числе от современных достижений музыкального театра. Однако в спектакле нет ни пошлостей, ни цинизма и есть своеобразное обаяние, простодушная трогательность. История воспитания юной души любовью рассказана старательно, с настоящей лирической взволнованностью.
Правда, микрофоны усиливают голоса артистов, но не улучшают дикцию, так что пение хора и многих второстепенных персонажей неразборчиво. Вот для этого и нужен, извините, худрук – чтобы следить за уровнем! Но что касается Герарда Васильева – он безупречен. Это идеальный артист оперетты. Я помню Васильева с детства, когда концерты с его участием часто шли по телевизору, и в глубоком изумлении вижу, что актер нисколько не изменил ни себе, ни своему призванию. Он создал обаятельный образ видного начальника, тоскующего о любви. Всякий солидный мужчина в костюме и с портфелем, идущий с утра на очередное завоевание мира, может увидеть в образе Герарда Васильева-Цезаря своего двойника, но двойника возвышенно-идеального. Артист обладает особенным шармом жанра – это легкое, жизнерадостное излучение веселой и здоровой души. В сценах, где его не было, зал несколько увядал – и мгновенно расцветал, будто подключившись к источнику питания, когда Герард Васильев возвращался. Как приятно видеть на сцене не случайных людей, а человека на своем месте!
Но есть ли сегодня в театре оперетты молодые актеры, которые могли бы развиться до масштаба Татьяны Шмыги, Герарда Васильева, Светланы Варгузовой? Существует ли у театра стратегия развития, или его репертуар складывается под девизом «больше внимания разным вопросам»? Жанна Жердер – это хорошо, когда надо поставить спектакль к юбилею, поддержать сколько-нибудь приличный средний уровень театра. Но «равнение на середину» рано или поздно приводит к падению, ведь даже для того, чтобы удержаться на середине, надо стремиться вверх. А для этого, как нас учит тот же мюзикл «Цезарь и Клеопатра», нужна особая фигура. Нужен царь-полководец.
По-другому не бывает!
2010
Император в шифере
В Театре Наций состоялась премьера спектакля «Калигула» по пьесе А. Камю, режиссер Э. Някрошюс, в главной роли – Евгений Миронов.
Пьеса Альбера Камю (утомительно длинная и немилосердно устаревшая) начинается с того, что молодой человек, добрый юноша и хороший император, был потрясен смертью своей сестры-любовницы. Он открыл, что «люди умирают, и они несчастны». И решил сам стать богом – таким же иррациональным, жестоким, насмешливым и несправедливым.
Стало быть, это роль – прежде всего для молодого человека. Причем, желательно, чтоб он был сокрушительно и фантастически обаятелен. Тогда за его выкрутасами будет интересно следить, и мы поймем, почему этого Калигулу, несмотря ни на что, любят и желают. В 1945 году эту роль играл Жерар Филип, в 1990-м – Олег Меньшиков, в 1998-м – Константин Хабенский. И все было правильно.
А в 2011 году эту роль сыграл Евгений Миронов, и это неправильно.
Калигула должен быть юн, тогда понятно, почему смерть близкого человека так потрясла его. Миронов прекрасно выглядит, но он не юноша, а зрелый муж, народный артист, лауреат и руководитель театра. Это чувствуется в каждом его движении, а потому поведение его героя неприятно удивляет. Как-то поздновато он открыл для себя ужас небытия. Калигула Миронова кажется дурачком, хамом и мономаном с какой-то засевшей в его небогатом мозгу неподвижной мыслью. Несомненное обаяние актера как-то редуцировано, спрятано режиссером. И каково зрителю сидеть и смотреть на это четыре часа с лишним?
Тем более что на сцене – серо и скучно. Декорации выстроены из кусков серого шифера, все одеты в черное-коричневое (только Калигуле положен оранжевый сюртук), тихо, но беспрерывно играет заунывная музыка, и смысла в происходящем нет ни малейшего. Надо же, а я всегда думала, что история Рима – захватывающе интересна…
После премьеры даже сквозь обычное бесстыдное словоблудие критиков было понятно, что дело плохо и режиссер не нашел никакого контакта с пьесой. Но в этом виноваты и критики тоже: сколько же можно было нахваливать и перехваливать работы Някрошюса, которые год от года становились все более однообразными, невнятными и затянутыми?
Какую бы пьесу не ставил литовский режиссер, действие у него всегда происходит как бы на литовском хуторе, где актеры, точно трудолюбивые литовские крестьяне, никогда не сидят без дела. Они катают камни, носят палки, что-то стирают или гладят, а если под рукой нет предметов – прыгают на одной ноге или просто чешут ногу.
Вот и в «Калигуле» то же самое, только на хутор завезли в этот раз шифер. Какой там Рим! Для чего он нужен режиссеру из маленькой европейской страны? В гробу он видел все эти Римы и эСССРы. Придворные ведут себя как деревенские отморозки. Любовница императора Цезония (Мария Миронова), худая и нервная, прыгает как подбитая ворона и что-то гладит громадным чугунным утюгом. Сам Калигула стирает в алюминиевом тазике, раздувая пену. Конечно, можно придумать объяснения этому режиссерскому языку, только зачем? Этот язык пьесы не раскрывает, актерам не помогает – они не создают запоминающихся образов – так для чего он нужен?
Миронов скован, несвободен, зажат, играет ритмически одинаково, все говорит с одной силой – верный признак неудачи. Но на остальных актеров и вовсе больно глядеть – так они мучаются с горами ненужного, неосвоенного текста. Эффектно смотрится разве что сердитый лысый Керея (Алексей Девотченко), но тут, видимо, актер вкладывает в образ свое собственное страстное отвращение к жизни.
Кстати сказать, когда Калигула первый раз выходит к зрителю, он отчего-то тащит с собой большой серый чемодан. Я так думаю, что это творческий привет от Эймунтаса Някрошюса – главрежу Театра Вахтангова Римасу Туминасу. В чьих спектаклях герои таскают с неизвестной целью огромные чемоданы. Правда, черные. А тут серый – театроведы, где диссертация по этому вопросу? О роли чемоданов в творческом мире Туминаса и Някрошюса.
И очень жаль, что от спектаклей с Меньшиковым и Хабенским почти что ничего не осталось, а эту тягомотину наверняка снимут в пять камер для «Культуры» и будут показывать как достижение русского театра. Хотя это именно то, что французы называют «shute complete», полный провал. Зритель начинает утекать через полчаса после начала действия.
Известно, что Евгений Миронов хотел сыграть именно эту роль, – наверное, его манит творческое соревнование с Олегом Меньшиковым. Что ж, он сам себе руководитель, поэтому будет и дальше делать ошибку за ошибкой – и это жаль, потому что Миронов талантливый артист и незаурядный человек. В жестких и умных режиссерских руках он может творить чудеса – вспомните, как он сыграл у Михалкова в «Предстоянии».