Жар-книга (сборник)
Шрифт:
Вот так, мимоходом, заклеймила Дина Рубина корреспонденток Чехова, его учениц, с которыми он возился и которых прилежно воспитывал. Это мало того, что невежливо – это несправедливо.
Чехов был человек разумный и ни с какими графоманами никогда дел не имел. Он брался за воспитание только тогда, когда видел в человеке искру таланта, определенные способности, возможность развития. И его ученицы – Лидия Авилова, Елена Шаврова, Татьяна Щепкина-Куперник – были талантливыми людьми! На мой вкус, писали они ничуть не хуже, а даже и лучше Дины Рубиной, – во всяком случае, куда поэтичней. А что их сейчас не помнят – так заходите через сто лет, посмотрим, кто вспомнит Дину Рубину.
Удивительно: вот разросся, взлетел человек – и тут же отрекается
И это не единичный случай – это тенденция. Сплошь и рядом набравшая силу женщина начинает унижать и гнобить именно женщин, точно мещанин во дворянстве, которому стало ненавистно его низкое происхождение.
Вот полюбуйтесь на актрису Анну Ардову. Пробивалась-пробивалась – и пробилась, но с чем? С шоу «Одна за всех», где она изображает разных женщин в виде злобных, клинических идиоток. Я понимаю, что у комедийного представления свои законы, надо преувеличивать и заострять, но что-то эти законы в наших комедийных шоу одни и те же – в них железно требуется унижать женщин. Никакого добродушия, никакого смягчения – все ж таки юмор бывает разный – сплошь злая карикатура. Обычно этим занимаются самодовольные молодые люди, дело это прибыльное, поэтому женщине в него почти что не пробиться. Господа (по-немецки – «херры») стоят вокруг пирога бизнес-юмора воинственной стеной и не подпускают всяких слаборазвитых, с маленьким мозгом и бесполезными грудями. И вот Анне Ардовой удалось пробиться – она стала унижать женщин еще более злобно, чем господа-херры! В уродливой веренице сыгранных ею персонажей нет ни одного хоть чуть-чуть, немножко, едва-едва симпатичного. Особенно мерзка воображаемая президентша России, надутая кретинка, которая руководит страной, полагаясь на гороскопы и прочий дамский вздор, да и вообще нет такой глупости, на которую не ведется эта дура в костюме и с прической завуча 70-х годов.
Господа-херры благосклонно относятся к подвигу Ардовой – ее хвалят, поощряют, награждают. Уверена, что так же благосклонно они когда-то хвалили Дину Рубину – молодец, говорили они, какая хватка – просто мужская, какой удар пера – прямо неженский! И она таяла от этих чудесных похвал. И навеки выучила: «по-мужски» – это значит здорово, сильно, правильно, смело, мощно. «По-женски» – это слабо, глупо, слезливо, неверно, истерично, нелогично.
Поэтому, выбиваясь в люди, то есть поближе к господам-херрам, надо отряхнуть ничтожный женский прах со своих бодрых ног!
О женской солидарности в России говорить не приходится. Мечтать можно разве что о том, чтобы женскую ненависть к женщинам хоть как-то ввести в рамки, укоротить, объявить неприличной и постыдной.
Писательница из Череповца Елена Колядина получает «Букера» за отличный роман «Цветочный крест». Это вопль попранного солнца, мощный языческий протест русского «живота» («живот» по-славянски – жизнь). В книге нет матерных выражений, но, рисуя женскую природную жизнь в эпоху допетровской Руси, Колядина использует соленую лексику «заветных» сказок и потешных баек. Это абсолютно уместно, дико смешно и совершенно по теме. Как, по-вашему, должна говорить всеобщая сваха-повитуха XVII века, бегающая по родильным и прочим женским делам – языком программы «Время», что ли?
И вот читаю отзывы полуграмотных полузнаек в Интернете. На Колядину (даже не прочитав толком ее роман) обрушиваются именно женщины. И почти все обвинения варьируют одно и то же – это от сексуальной неудовлетворенности, это от климакса и пр. То есть обычные явления женской жизни сами женщины считают чем-то диким, позорным и препятствующим всякой разумной деятельности!
Девочки-бабоньки, вы что – ненавидите сами себя?
Ну тогда будет честнее, если вы сами себя, свою личность, и будете обличать. А не станете по-предательски унижать других, раздавая им незаслуженные оскорбления.
Говорите смело: я дура, я графоманка, у меня климакс и я на всех бросаюсь, я недолюбленная, я такая-сякая.
Господам-херрам это тоже очень понравится.
2010
Страсти русского живота
Литературная премия «Русский Букер» присуждена в этом году роману Елены Колядиной «Цветочный крест». Решение жюри вызвало некоторую бурю – многие, особенно не читавшие книгу, считают ее неприличной, а решение жюри «Букера» – позорным.
Между тем, если бы наши литературные критики были хоть сколько-нибудь профпригодными (а они профнепригодны за редким исключением), им бы следовало скакать и плясать со словами «Новый Акунин явился!!» Только Акунин в романах фандоринского цикла играл в цивилизованную Россию XIX века и привержен абстрактным «общечеловеческим ценностям», а журналистка из Череповца играет в допетровскую Русь и привержена язычеству.
В цветистом и многословном романе Колядиной нет ни одного матерного выражения. Она пользуется соленой лексикой народных «заветных сказок», лубка, потешных баек, где говорится про озорной народный нрав и могучую жизнь русского телесного низа. Русского «живота», так сказать («живот» – древнерусское название жизни). Сначала хмыкаешь, а потом понимаешь – иначе сказать было попросту невозможно!
Перед читателями во всю горячую многокрасочную ширь расстилается житье-бытье Тотьмы, городка на Севере, во время царствования Алексея Михайловича. Девица-красавица Федосья Строганова, дочь богатого солепромышленника, созрев для женской жизни, влюбляется в заезжего скомороха Истому. Да только он не просто скоморох, а бывший сподвижник Стеньки Разина, нынче тоскующий о былой волюшке и приторговывающий бесовским зельем – табаком. Быстро, по-волчьи, погубив девицу, Истома попадается властям и те, опознав в нем душегуба, сжигают разбойника на костре. Чтобы прикрыть грех, Федосья выходит за другого, но рожает дитя с такими же синими глазами, как у возлюбленного. На ее душу имеет виды священник, отец Логгин – он своими мракобесными проповедями постепенно отвращает мятежную душу Федосьи от земных услад. После того, как пропадает ее сыночек, Федосья сходит с ума – пронзает ножом женское естество, надевает рубище и становится сперва блаженной, потом юродивой, а потом и вовсе задумывает соорудить в полнеба огромный крест из полевых цветов, во славу Господа…
Круто сварено! Вся эта лубочная мелодрама происходит на смачном фоне повседневной жизни русичей. Русский «живот» пучит от гор сжираемых яств и распирает от «греховных» желаний. Повсюду бегает сваха-повитуха Матрена, рассказывая похабные байки и рассыпая «заветные» пословицы и приговорки – убийственно меткие. Пуды соли и дичи везут расторопные тотьмичи в Москву, крепки их избы, а в избах орудуют возле печей с пирогами литые бабы, готовые хоть каждый год в такую сытую и здоровую жизнь рожать детенышей. (Царю Алексею Михайловичу не надо их уговаривать, заманивая денежными выплатами, рожать третьего ребенка!)
Весь этот толстый, круглый, мощный «живот» существует по поговорке: «Душа божья, голова царская, а ж… своя, барская». (Мне удалось отыскать самую «приличную» поговорку из романа Колядиной, и тут пришлось точки ставить!) Если его не держать в строгости – расползется на вольной воле и сам себя сожрет. А на это есть власти – воевода и священник.
Изображены они автором с явной иронией, а отец Логгин – еще и с отвращением.
Самонадеянный, неумный, речистый книгочей, отец Логгин ненавидит живую жизнь и своими идиотскими истолкованиями «воли Божьей» превращает бедную Федосью в истеричную дуру, а затем и сводит с ума. В ее страдальческом пути от здоровой вольной жизни к блаженному безумию есть, конечно, отсвет нашего общего русского пути. Ведь если русский «живот» долго был в полном порядке и без труда переваривал все исторические передряги, то о русском духе такого не скажешь.