Жаворонки ночью не поют
Шрифт:
— Нет, братик, не могу. Не могу бросить детей. Я на работе.
— Тогда я поехал. Ночь скоро.
— Как же вы там останетесь? — с волнением спросила Зойка.
— Как другие, так и мы, — опять солидно ответил Юрка, и Зойка вдруг обнаружила, что он вытянулся за лето и повзрослел. Такому уже многое можно доверить.
— Юрочка, ты мужчина в доме. Береги маму и бабушку. Да сам не лезь, куда не следует.
— Ладно, там разберемся, — пообещал Юрка. — Ты сама смотри там поосторожнее.
— Юрочка, братик…
Зойка целовала его и гладила по голове. Он сначала терпел, а потом, увернувшись, сказал:
— Ну, ладно, я поехал, а то мама будет беспокоиться.
— Я вернусь, Юра, вернусь! — крикнула ему вдогонку Зойка и ещё долго стояла, глядя на дорогу и глотая слезы.
Пыльное облачко растаяло вдали, и вскоре уже ничего вокруг нельзя было различить. Южная ночь сразу опрокинулась на землю. Свет исходил только от звёзд, которые висели так низко, что казалось, будто можно достать их рукой.
Зойка, уложив детей, вышла на воздух, так как в сарае, где устроили на ночь малышей, было душновато. И снова в голову полезли мысли о том, как странно и неожиданно повернулась её судьба. Родной дом, родные люди, привычные вещи, мечты о будущем, Лёнины письма — всё осталось там, в горящем городе, и она, такая одинокая и беззащитная, ничего не может изменить.
Зойка тихонько пошла к колодцу — хотелось освежить лицо. Но только она сделала несколько шагов, как услышала шёпот. Зойка остановилась, прислушалась. Шёпот шёл от колодца. Она всмотрелась и различила две тёмные фигуры. Кто-то сидел на колодце.
— А если тебя убьют? — услышала Зойка девичий шёпот.
— Не убьют, меня бабка заговорила.
— Всё шутишь.
— А что, плакала бы, если бы и вправду убили?
— Угу.
Ну, конечно, Нина Трубникова и Витя Суханов. Уже совсем взрослые. Пусть поговорят. Зойка повернула назад, чтобы не мешать им, и скоро легла.
Было ещё довольно темно, когда её кто-то осторожно толкнул в плечо. Зойка открыла глаза и в предрассветном сумраке увидела мальчишеское лицо. Она узнала Костю.
— Зоя Дмитриевна, — зашептал он, — на шоссе немецкие танки.
— Ты что? — испугалась Зойка. — Померещилось, наверное.
— Не померещилось. Я сам видел. Идёмте, покажу.
Они вышли за ограду. Костя указал рукой вдаль, на чёрные коробочки, ползущие по шоссе.
— А может, это наши? — предположила Зойка.
— Нет, наши оттуда прийти не могут, — уверял Костя. — Да и не такие они. Это немецкие.
Было что-то до ужаса зловещее в танках, ползущих к городу, и Зойка больше не сомневалась, что это вражеские. Она разбудила Андрея Андреевича и Ирину Ивановну. Быстро подняли полусонных ребят, предупреждая, чтобы не шумели и не разговаривали. Но этим детям можно было ничего не объяснять — они сами всё понимали, молча собрались в группы и так же бесшумно сели на подводы. Поставили в колонну и трёх коров, которых держали в подсобном хозяйстве.
— Витя! Суханов! Где Суханов?
Андрей Андреевич раздражённо озирался. Он хотел поставить Витю во главе колонны, но его не было видно. Нина Трубникова, расстроенная и обеспокоенная, старалась не смотреть на директора.
— Да где же он?
— На фронт убежал, — и Нина залилась слезами.
Значит, вчера вечером на колодце они прощались. Зойка жалеючи смотрела на Нину. Директор тихо негодовал:
— Какой фронт? Кто разрешил?
Но кто же спрашивает разрешения, когда убегает на фронт?
— Андрей Андреевич, давайте я поведу первую подводу, — сказал Костя.
— Иди, — разрешил директор. — Разболтались окончательно!
Он был несправедлив сейчас, но дети молчали. Многие мальчишки втайне завидовали Вите: они бы и сами подались на фронт, да кто их возьмет? В девять-десять лет на это рассчитывать не приходится. А Витя уже взрослый, ему пятнадцать.
Костя заскользил легкой тенью вдоль колонны к первой повозке. Зойка смотрела на него и думала, что он тоже, как и Юрка, сильно вырос за лето и в свои тринадцать лет казался старше.
Наконец все разместились, и колонна двинулась.
— Прощай, любимый город, — вздохнула Ирина Ивановна.
— Без паники! — зло оборвал директор, но на этот раз Зойка прекрасно понимала его состояние.
Когда занялся рассвет, обоз был уже довольно далеко от города.
Дорога
Показался Моздок. К нему подходили без потерь. Бомбёжки катились за ними следом и, хотя не настигали, всё же разрушали стройность колонны, она разомкнулась, растянулась. Одна лошадь повредила ногу и теперь спотыкалась на каждом шагу. По всему было видно, что далеко она не потянет. Коровы, следовавшие за обозом, еле тащились и тоже грозили упасть посреди дороги. У мажары на повороте длинно и жалобно скрипела ось, а правое заднее колесо совсем отходило в сторону — того и гляди завалится.
Андрей Андреевич глянул на часы: половина первого. Все устали от жары и долгой дороги. Хотели уйти как можно дальше, поэтому останавливались лишь изредка на час — полчаса, чтобы перекусить, дать отдых лошадям, подоить коров. Ехали даже ночью. Спали, прижавшись спинами друг к другу. Да разве это сон? Зойка то и дело вздрагивала и смотрела, не упал ли кто из ребят.
Андрей Андреевич уже давно молчал и, казалось, о чём-то думал. Ждали, что он сделает остановку в городе, но обоз миновал последнюю улицу, а Андрей Андреевич всё сидел безучастно поверх шерстяных одеял и молча смотрел перед собой.
Сразу за городом показалась большая роща. Все с надеждой смотрели на директора. Он молчал. Тогда Костя, ехавший впереди, обернулся к Андрею Андреевичу:
— Свернём?
Директор глянул на рощицу и сказал:
— Заворачивай.
Все оживились. В роще было довольно прохладно и тихо. Её перерезала небольшая речушка, чистая и светлая. Ребята кинулись к ней, с наслаждением пили прозрачную воду, обмывали лица, руки, ноги. Зойка тоже плескалась вместе с ними. Она промыла рану, постирала бинт и повесила его на ветку просушить.