Жаворонки ночью не поют
Шрифт:
Это было совсем свежее письмо, оно пришло всего день назад, и потому Зойка взяла его с собой, чтобы читать в дороге. Телегу сильно трясло, буквы прыгали перед глазами, и она, скорее, не читала, а вспоминала всё, что писал Лёня, потому что знала уже это наизусть. Она сообщила ему о гибели Риты, но он, конечно, ещё не успел получить её письма, ведь почта идет так долго.
Дед Макар сказал:
— Я вот старый уже, а то бы на фронт убёг.
Зойка засмеялась, представив себе, как дед Макар тайком, кряхтя и проклиная «ридикулит» и больные ноги, пробирается на фронт.
— А ты не скалься! — обиделся дед Макар. — Ежели немцы до нас дойдут, я в партизаны подамся. Вот прямо с лошадью и телегой уйду. Небось, там сгодимся.
— Дедушка, а меня в партизаны возьмут? — оживилась Зойка.
— Не, тебя не возьмут. Стрелять не умеешь. Лошади у тебя нету. На кой ляд ты там сдалася?
— Злой вы, дедушка.
— Не, я ж по справедливости тебе сказал. Не, я не злой. Это вон наш директор — тот злой.
— Почему вы так думаете? — заинтересовалась Зойка. — Он, по-моему, равнодушный какой-то.
— Во! То-то и оно! — подхватил дед Макар. — Морда, как деревяшка обструганная. Вот такие-то самые злые и есть. А добрый бы сам в крайцентр поехал, тебя бы не послал в этакую пору.
В краевой центр приехали в сумерки. Пока нашли базарную площадь, наступила ночь. Последнее, что успела увидеть Зойка, были тяжелые каменные бабы у входа в краеведческий музей, которые по-прежнему стояли незыблемо и прочно. Зойка даже позавидовала этим истуканам — их ни время, ни войны не берут.
На площади пристроились рядом с деревянным шатром, в котором какой-то удалец демонстрировал днём потрясающий (!) аттракцион — «круг смелости», взбираясь на мотоцикле по стенкам шатра.
Утром нашли склад. Он оказался почти рядом, в подвальном помещении крайоно. Грузная женщина в чёрном сатиновом халате посмотрела бумаги, представленные Зойкой, и сказала:
— Берите, сколько хотите, всё равно вывозить не на чем. Побольше берите, не оставлять же немцам.
— А может, их сюда ещё и не пустят, — возразила Зойка, потому что ей было неприятно это постоянное упоминание о немцах.
— Э-э-эх, — вздохнула женщина, — бери уже, пока даю, только распишись вот здесь.
Прав оказался Андрей Андреевич: сейчас можно получить всё, что попросишь. Зойка стала складывать в телегу шерстяные одеяла, постельное белье, полотенца, как он и наказывал. И вдруг она увидела пальтишки, как раз на её ребят.
— Надо? Бери, — согласилась кладовщица. — Только распишись.
Зойка, обрадовавшись, стала носить пальтишки в подводу.
— А может, платья есть, костюмчики для мальчиков, обувь?
— Обувь? Ботинки есть. Бери. И платья есть. Костюмчиков нет, но вот брючата для мальчишек. Хочешь — бери.
Зойка никогда так не радовалась вещам, как в этот раз. Оденут они ребят во всё новое! Уж лучше одеял поменьше взять, ещё старые в детдоме есть, зато у всех будут ботинки новые! Вот удивится Андрей Андреевич! Наверняка останется доволен, что она такая сообразительная. Вот и загладит вчерашнюю резкость!
Назад выехали сразу же, не задерживаясь: путь-то вон какой длинный! Опять придётся несколько раз останавливаться, чтобы дать лошади передохнуть.
Припасы свои они съели, и с полдороги Зойку начал мучить голод. На пути попалось поле подсолнечника. Зойка открутила три шляпки и принялась грызть семечки. Это несколько утолило голод, но есть всё равно хотелось. Дед Макар, как видно, тоже не прочь был пожевать. Успокаивая себя и Зойку, он сказал:
— Ничего, вот в Лександровку приедем, пшёнки поедим. Там завсегда такая каша! Масло сверху так и плавает.
В Александровском они подъехали прямо к столовой, где варили знаменитую кашу. Хмурая повариха налила им по тарелке жидкой пшёнки без каких бы то ни было признаков масла.
— Ну и ничего, она и так вкусная, — решил голодный дед Макар и быстро очистил тарелку.
— А что вы везёте? — спросила хмурая повариха, увидев через окно телегу. — Кажись, одеяла шерстяные?
— Есть и одеяла, — подтвердил дед Макар.
— Продай одно, — сказала повариха.
— Та не можно ж! — возразил дед Макар. — Оно же казённое.
— Ну ладно, бутылку масла ещё дам за одеяло, — продолжала торговаться повариха.
— Та ты что, сказилась? Говорю же: казённое! Для детдому.
— А у меня масло свое, что ли? Тоже казённое. Так я ж не жалею. Или тебе, дед, масла не надо?
Зойка просто онемела сначала от такой наглости, а потом крикнула, отодвинув тарелку:
— Не дам! А воровать… стыдно!
Она выскочила на улицу, не доев кашу. Рядом семенил дед Макар. Им в спины летела брань «обиженной» поварихи.
Летнее солнце садится поздно, около девяти вечера, и дед Макар то и дело подгонял отдохнувшую лошадь, чтобы успеть домой засветло. Зойка уже не удивлялась тому, что старая кляча бежит довольно резво с такой поклажей: к дому ноги сами несут. Однако к городу подъезжали после заката.
— Темно уже, лучше я телегу в нашем дворе поставлю и спать в ней лягу, чтобы вещички не растащили, — решил дед Макар и свернул на свою улицу.
Несмотря на поздний час, на крыльце у Степаниды было шумно. Дед Макар остановил лошадь, крикнул:
— Стешка! Чего тут у вас?
— Приехали, папаня? Ну, слава тебе, господи. О-о-ой, а у нас тут такое-е… Тонькин мужик опять на фронт собрался.
— Да куда же ему с такой-то ногой? — изумился дед Макар.
— Ну! И мы же ему про то! А он говорит: перейду в танкисты, в танке можно и с такой ногой сидеть и даже вовсе без ноги. А Тонька вон ревёт, уже вся слезами изошла!
Зойка, поднимаясь к себе по ступенькам, восхищенно покрутила головой: ну и характер у лейтенанта!
Утром, принимая груз, доставленный Зойкой, Андрей Андреевич лично пересчитал одеяла и белье. Увидев одежду и ботинки, спросил:
— А это что такое?
— Дети пообносились совсем, а тут всё новое, — радостно заулыбалась Зойка. — Вот я и решила самостоятельно побольше вещей для них взять.
— Разве я говорил? — холодно оборвал директор. — Когда будешь сама командовать, тогда и будешь принимать самостоятельные решения. А пока надо делать то, что приказывают.