Жажда острых ощущений
Шрифт:
Немного помолчав, Абрамцев добавил:
— Да, и еще есть кое-что… Может быть, даже более интересное, — он скорчил свою обычную скептическую мину, — недавно я совершенно случайно в городе видел интересную сцену. Это было около офиса фирмы «Тарвест». Подъезжает к нему лохмановская «шестерка», и оттуда весело выпрыгивает, кто бы вы думали?
— Я полагаю, что Арина Борисова.
— А вот и нетушки! — лицо Абрамцева раскраснелось, он, казалось, был доволен, что Лариса ошиблась. — Удальцова Екатерина Сергеевна собственной персоной!
— Ну и что?
— А то, что на прощание она дарит Лохману длительный страстный поцелуй. Я на всякий случай постарался спрятаться, чтобы не смущать их, отошел подальше за грузовик, стоявший неподалеку.
— Ну, люди они экспансивные, экстравагантные, — протянула Лариса, особо не подавая вида, что рассказанная Абрамцевым история ее поразила. — Я вообще перестала удивляться тому, что между ними происходит. Это не поддается разумному объяснению…
— Черт знает что! — ворчливо произнес Абрамцев. — Прямо-таки собачьи свадьбы какие-то… У одной муж недавно погиб, у другого вроде бы подруга есть… А все туда же!
Он налил себе в бокал коньяку и одним махом проглотил его.
— Павел Николаевич, вы у нас, кажется, специалист по электронике? — неожиданно спросила Лариса.
— Да, а что? — удивился Абрамцев.
— Пока ничего, но, возможно, ваши способности пригодятся.
— О чем вы?
— Дайте мне подумать, потом я вам обо всем скажу.
— И все же…
— Я не люблю говорить прежде, чем это нужно, — отрезала Лариса. — Ешьте лучше суфле. Вы же говорили, что вам очень понравилось.
Абрамцев пожал плечами и уткнулся в тарелку. После того как обед закончился, он еще долго смущенно мялся, хотя чувствовалось, что он хочет перейти к новой стадии отношений с Ларисой, но не знает, как это сделать. Теперь ей было понятно, почему его постоянно воспринимают как мужчину-друга.
Лариса сама была не против того, чтобы между ними возникло нечто большее, чем дружба. И решила помочь ему в этом. Она подсела к нему сама и легонько провела рукой по пуговицам его рубашки. Он поднял на нее удивленные глаза.
— Ты меня боишься? — спросила Лариса, переходя на «ты» и ломая тем самым барьер между ними.
— Нисколько… Просто ситуация такая немного непонятная, — смутился он.
И, ободренный поощряющим взглядом Ларисы, позволил своим рукам заскользить по ее блузке.
Все шло к тому, что ситуация из непонятной превратится в предельно ясную, однако этому воспрепятствовал телефонный звонок. Он раздался в тот момент, когда Абрамцев, преодолев наконец свои комплексы, взял Ларису за руку.
Как только прозвенела телефонная трель, Лариса вздохнула, секунду подумала и все же нажала на кнопку «On».
— Алло, вас слушают.
— Товарищ директор, у меня для вас важное сообщение, — затараторил голос в трубке.
И хотя звонившая не представилась, Лариса и так ее узнала по этому ненормальному, на ее взгляд, обращению к ней. На проводе была Ольга Ардабацкая.
— Можно я к вам приеду?
— Можно, только лучше не домой, а в ресторан, — вздохнула Лариса. — Я буду там через час.
Она повесила трубку и застыла в раздумье. Абрамцев тихо спросил:
— Что случилось?
— Пока не знаю, узнаю через час, — ответила Лариса. — Собираемся, я отвезу сначала вас, потом поеду на работу.
Абрамцев тяжело вздохнул и произнес сакраментальную фразу: «Эх, жизнь моя, иль ты приснилась мне?» Видимо, он был большим поклонником великого русского поэта Есенина, поскольку цитировал эту фразу постоянно, когда в жизни у него случались различного рода казусы…
…Ардабацкая влетела в кабинет Ларисы, как всегда, озабоченная и даже взъерошенная и с порога затараторила:
— Арина снова в опасности! Она получила угрожающее письмо!
Сидевший в это время в кабинете Котовой администратор ресторана Городов, человек угрюмый и скептически настроенный, воззрился на нее как на чудо природы. Лариса сделала ему знак, чтобы он ушел. Он повиновался, старательно обходя по пути Ардабацкую.
— Что за угрожающие письма, Оля? От кого? — спокойно спросила Лариса, когда Ардабацкая присела рядом с ней и закурила.
— От Лохмана, конечно же… Они снова поссорились, потому что она… Ну, короче, снова не дала ему.
— Веская причина, — съехидничала Лариса. — И что же пишет наш сексуально озабоченный приятель?
— Вот, полюбуйтесь! — Ардабацкая вытащила из кармана джинсов листок, на котором был отпечатан текст.
«Арина Васильевна! Неужели вы до сих пор не поняли, что я не собираюсь с вами общаться на ваших условиях? Неужели вы считаете, что я буду терпеть эту абсурдную ситуацию? Короче, между нами все кончено! А если вы еще раз явитесь ко мне и будете снова морочить мне голову вашей идиотской концепцией женско-мужской дружбы, которой нет и быть не может, я спущу вас с лестницы! А если и это не возымеет действия, то приму более крутые меры. Как вы знаете, я не бросаю слов на ветер… Вы в этом имели возможность убедиться в последнее время два раза».
— Два раза! Представляете — два раза! Он практически признается в том, что изнасиловал ее и взорвал Фомина! — возбужденно выкрикнула Ардабацкая.
— Ну, насчет первого я уже слышала от самой Арины — она призналась в том, что сама изнасиловала несчастного Лохмана. А насчет второго — из этого письма абсолютно не ясно, что речь идет о взрыве.
Лариса скептически посмотрела на Ардабацкую.
— Кроме того, кто вам сказал, что письмо от Лохмана? Подписи, по-моему, здесь нет.
— А кто же еще? Кто еще мог написать такое?
— Не знаю, — честно ответила Лариса. — Но обязательно выясню.
— Черт, и, как назло, Валерьяновны нет в городе, — всплеснула руками Ардабацкая.
— А где она?
— Уехала позавчера на недельку в Сочи, отдохнуть от всего, что на нее здесь навалилось. Пускай развеется, бедная… — Ардабацкая картинно вздохнула. — И нам с Ариной лучше. Я вот кавалера себе завела — без Валерьяновны могу привести его к себе и спокойно пожить… А то при ней вообще невозможна никакая личная жизнь.
— Она что, такая строгая? Держит вас в ежовых рукавицах нравственности? — удивилась Лариса.