Жажда острых ощущений
Шрифт:
Следующие полчаса Лариса с Абрамцевым откровенно скучали. В наушниках были слышны какие-то неопределенные звуки, временами прорывались стоны, вздохи и скрип дивана. Впрочем, скучала только Лариса. Абрамцев же сидел довольно напряженно, поглядывая на нее взглядом, которого раньше она у него не замечала.
Наконец возня закончилась. Удальцова издала громкий стон, который был тут же поддержан Лохманом. Пять минут в наушниках стояла гробовая тишина.
— Неужели заснули? — сквозь зубы произнес Абрамцев.
— Вполне возможно, — согласилась Лариса с тяжелым вздохом. — И мы, таким образом, опять ничего не выяснили.
Однако вскоре снова послышался голос Лохмана:
— Катюша, я пойду принесу тебе кофе.
— Только не очень крепкий, а то сердце что-то побаливает, — чуть хрипловатым голосом отозвалась Катя.
— Как скажешь, — с готовностью сказал Лохман, и вскоре его босые ноги застучали по линолеуму.
На кухне Лохман, приготавливая кофе, произнес себе под нос:
— Ну, вот и отлично. Вроде бы сегодня было все нормально… Так держать, верным курсом идете, дорогой товарищ!
Он пребывал в очень хорошем настроении и в такие минуты любил поговорить сам с собой.
Что же касается Кати Удальцовой, то она тоже была довольна проведенным в последние полчаса временем. Она лежала, устремив глаза в потолок. Мысли о том, что она поступает нехорошо, развлекаясь после смерти мужа с любовником, не тревожили ее. Она даже забыла о том, что бизнесмены-москвичи требуют от нее объяснений по поводу пропавших денег…
Когда Лохман вернулся из кухни, он аккуратно поставил поднос с чашками кофе на журнальный столик перед ней и весело сказал:
— Ты знаешь, Борисова все время шутила над моей неуклюжестью, говорила, что я обязательно разолью кофе, когда буду подавать его в постель.
И эта, казалось бы, невинная фраза привела в бешенство Катю, в которой снова проснулась истеричная натура. Она замерла на месте, отхлебнула глоток кофе, переваривая то, что сказал ей любовник, а затем внезапно резко выбросила руку с чашкой налево.
Горячая коричневая жидкость залила Лохману лицо.
— Да ты что, ох. ла, что ли? — вскричал он.
— Я же сказала, чтобы об этой швали больше не было сказано ни слова! — чеканным, спокойным голосом проговорила Удальцова. — Если мое мнение для тебя ничего не значит, можешь убираться ко всем чертям отсюда!
— Да ты психопатка просто! — разорялся Лохман. — Ты мне лицо обожгла!
— Это полезно, для профилактики будущих ошибок, — все так же спокойно сказала Катя, закуривая сигарету. — Жаль, что в свое время я с Фоминым не поступала так же. Может быть, он и не отправился бы тогда на тот свет, сердешный…
— Слушай, Удальцова, я тебя сейчас!
— Что ты меня «сейчас»? Что? — в голосе Кати неожиданно прорезались презрительные нотки. — Мы с тобой, Лохман, теперь связаны одной цепью… Если будешь выпендриваться, я тебя в милицию сдам, — с какой-то садистской радостью произнесла она.
— Как это? — испугался Лохман.
— А так… Сошлюсь на шок после смерти мужа, заявлю, что у меня была амнезия. А теперь вспомнила — в ту самую ночь видела твою задрипанную машину, направляющуюся в район Вольской.
— Че-го?
— Что слышал… — К Кате вернулись спокойствие и уверенность в себе.
Тон ее был жестким и непреклонным.
— Ты не сделаешь этого, — с отчаянием произнес Лохман.
Катя немного помолчала, потом уже более мягко сказала:
— Нет, не сделаю. Но сегодня мы с тобой кое-что сделать должны.
— Что? — Лохман по-прежнему находился в состоянии крайнего испуга.
— Нужно пойти проучить нашу ненаглядную ведьмочку Ариночку.
— Каким образом?
— Я еще пока не придумала. Я предоставляю это право тебе. Ты же у нас великий интриган и выдумщик. Талантливый весьма… — Удальцова как будто играла роль на сцене, яд буквально лился из нее. — Но сделать мы это должны обязательно. Желательно с летальным исходом.
— Зачем? — совсем уже припух Лохман.
— А во имя справедливости, Витя, во имя справедливости… Ты же говорил, что она порочная женщина, что ты ее разлюбил, что она — дрянь. Вот и докажи мне, что твои слова — не простая брехня.
— Но зачем? Зачем?
— Чтобы в дальнейшем у нас с тобой было все ясно и понятно. И мы это сделаем с тобой вдвоем, чтобы быть уже связанными до конца. Понял?
И, наслаждаясь замешательством Лохмана, Катя спокойно погасила сигарету и вылезла из-под одеяла.
— Я схожу в ванную, а ты пока обдумай, как все это лучше сделать. Времени у тебя час.
…Абрамцев, выслушав эту тираду Удальцовой, повернулся к Ларисе и, нахмурившись, сказал:
— Я всегда говорил, что у этой бабы шифер давно снесло к чертовой матери…
Лариса ничего не ответила. Она ждала развития событий, которые, судя по всему, обещали быть насыщенными.
Удальцова пребывала в ванной долго, как и обещала, где-то около часа. Лохман в это время спокойно лежал и раздумывал. Было тихо, но создавалось ощущение, что это затишье перед бурей.
Наконец Катя, запахнувшись в свой домашний халат, вернулась в комнату. И тут Лохман решил взять инициативу в свои руки:
— Катя, по-моему, главный вопрос на сегодня звучит так: «Как мы будем жить дальше?» А ты думаешь совершенно не о том, о чем следует. Далась тебе эта Арина! Да нет ее уже в нашей жизни, нет! Как ты не поймешь!
Лохман говорил все это горячо, с обилием жестов и брызжа слюной. Катя смотрела на него тем не менее недоверчиво, насупив брови. Она выждала паузу, а затем вклинилась: