Жажда острых ощущений
Шрифт:
— Нет, — серьезно ответила Удальцова. — Я чувствовала, что после вашей пьянки там было что-то не так. Я все-таки в свое время посещала курсы экстрасенсов и могу кое-что ощущать.
— Что ж, может быть, ты и права, — согласился Лохман. — Дело в том, что это я подсыпал тебе так называемый «любовный сахар» в лекарство, которое ты принимала от гастрита. Ты почувствовала изменения в организме?
— С-сука! — вырвалось у Удальцовой. — Ты просто сука, Лохман!
— В конце концов это благоприятно повлияло на наши отношения, — примирительно сказал
— Слушай, Виктор, ты действительно страшный человек. А вот так, глядя на тебя, и не подумаешь.
— Самого большого успеха в жизни добиваются отнюдь не те люди, которые честны и открыты, — назидательно произнес Лохман, сквозь блузку пытаясь нащупать соски Удальцовой. — Возьми, к примеру, нашего всеми уважаемого Пашу Абрамцева и оцени его по результатам, которых он достиг в жизни. Занимает весьма посредственное, подчиненное положение в своей фирме по установке сигнализации. Хотя на самом деле электронный гений. С женщинами ведет себя честно и прямолинейно. И каковы результаты? Ни одной любовницы за два года! Это, по-твоему, нормально?
Удальцова слушала его молча, лишь тяжело вздыхая. Ласковые прикосновения Лохмана, которыми он сопровождал свою речь, пробудили в ней желание.
Они уже были готовы раздеться и снова пойти в спальню, как внезапно зазвонил телефон.
— Подойди и скажи что-нибудь сонным голосом, — сказал Лохман.
Удальцова внимательно посмотрела на него, потом приблизилась к телефону и долго не решалась снять трубку.
— Давай, давай, — сказал Лохман.
— Да, алло, — сонным голосом произнесла Катя.
По мере того как разговор продолжался, лицо ее все больше мрачнело и тускнело. В конце концов она хмуро, упавшим голосом произнесла:
— Я все поняла.
А, положив трубку, медленно опустилась на пол, закрыв лицо руками.
— Что случилось? — обеспокоился Лохман.
Он подошел к Кате и присел на корточки рядом с ней.
— Звонили те люди, москвичи, — тускло и устало сказала она. — Сказали, что если я не расплачусь с ними, то…
Она неожиданно всхлипнула.
— Да говори же ты! — Лохман уже не мог дальше сдерживаться.
— Они угрожали моей дочери, — сквозь слезы произнесла Удальцова.
— Но она же у твоих родителей, в Шабалове…
— Они продиктовали мне адрес родителей сейчас в трубку. Так что от них не спрячешься…
Катя убрала руки, скрывавшие ее лицо, и заплаканными глазами уставилась в потолок. Она сидела прислонившись к стене и, казалось, молилась богу.
— Спокойно, спокойно, — говорил Лохман, расхаживая взад-вперед по прихожей. — Все образуется…
— Чего спокойно-то? — вдруг очнулась Катя. — Надо ехать, куда задумали. Я из нее все вытрясу! Ведьма гребаная!
Удальцова встала и решительно направилась к двери. Лохман двинулся вслед за ней. Он выключил свет, и они вышли вдвоем в темный подъезд.
Они вышли во двор дома. Вокруг царила ночь, только редкие автомобили оживляли ландшафт. Снег падал большими хлопьями, и все, казалось
Однако подобным романтическим мыслям не было места в воспаленном мозгу Виктора Лохмана и Кати Удальцовой. Ими владел охотничий азарт. Жажда наживы, мести, попытка отстоять свое место под солнцем. Именно это заставило их выйти ночью из дома.
К тому же их отношениям, которые, по сути дела, возникли на обломках их старой любви, не был свойствен романтизм. Скорее это были прагматические отношения партнеров. И к этому примешивалось еще и чувство некоторой ущербности. И Виктор и Катя осознавали, что их партнеры в свое время их же и обманывали, и ими манипулировали. И Борис, и Арина были более сильными и уверенными в себе личностями. И сейчас неудачливые любовники хоть и с запозданием пытались взять реванш.
Виктор подошел к своей старенькой «шестерке» и открыл дверцу. Катя, презрительно взглянув на его автомобиль, запахнула полы пальто и осторожно уселась на переднее место.
— Эх, Витя, как у тебя здесь холодно, черт возьми!
— Понятное дело — машина стояла на улице столько времени! — отозвался Лохман.
— У нас в «Чероки» такого не бывало, — отрезала Удальцова.
Лохман ничего на это не ответил. И так было понятно, что та машина, которой семейство Фоминых-Удальцовых лишилось совсем недавно, была на несколько порядков выше его развалюхи.
— Ничего, сейчас все будет нормально, — успокоил он Катю и включил обогреватель.
Он закурил и задумчиво уставился в лобовое стекло. Усердно работали «дворники», очищая ежесекундно падавший липкий снег.
Лохман погрузился в напряженные раздумья. Он знал, что поездка к Арине ни к чему не приведет. Он знал, кто на самом деле виновен в смерти Бориса Фомина. И на какие деньги куплены его новая аппаратура и одежда. Но решил не раскрывать карты сейчас. Катя была человеком импульсивным и могла не понять его. По крайней мере, в этот момент. Он еще раз посмотрел на ее волевое лицо, выражавшее решимость к борьбе и почти брутальное.
«Нет, не теперь», — окончательно решил он. Сейчас он проедется по ночному городу, где-нибудь остановится, попробует снова приласкать Катю, успокоит ее и, может быть, только после этого расскажет ей правду.
Да, трудновато ему будет с ней. Ведь он, несмотря ни на что, оставался в душе ранимым человеком, достаточно инфантильным и лишенным бойцовских волевых качеств, так необходимых в этой жестокой жизни.
Он вздохнул и ударил ладонью по гладкой отполированной поверхности руля.
— Поехали, — сказала Удальцова. — Что время-то терять…