Желания
Шрифт:
— Что ты об этом знаешь? Берениса сказала…
— Берениса ее ненавидит. Она тоже ей завидует.
Нюманс стряхнул пепел:
— Эта женщина поет в опере. Это самое трудное пение. Она нуждается в силе. И ей необходимо откуда-то ее брать. Она возьмет ее у тебя.
— Почему у меня? У нее полно других мужчин. Посмотри на фотографии в библиотеке.
— Я имею в виду короткие связи. На снимках такие люди появляются не больше одного раза. Совсем другое дело компания ее друзей: дирижер, Леонар, горбун, которого ты называешь Сириусом, и другие, которых не так хорошо видно.
— Но у Крузенбург есть Дракен. Она делает с ним, что хочет!
— О, нет! Если бы он, в самом деле, был в ее власти, он не приходил бы… — Нюманс заколебался.
— …Не приходил бы смотреть на Беренису?
— Совершенно верно.
Тренди промолчал. Он и сам думал об этом, когда они с Нюмансом ходили в «Нефталис».
— Ну? И что ты предлагаешь?
— Держи.
Нюманс достал из кармана пакетик и положил его на пол.
— Надень его на себя. И никогда не снимай. Это амулет.
— Я никогда ничего не боялся. Тем более женщины.
— Ты не боялся Юдит?
— Кто сказал тебе о Юдит?! — Тренди вскочил, он был вне себя. Разозлившись, он скомкал свой шарф. — Оставь меня в конце концов! Я взрослый человек…
— Нет.
— Значит, считаешь себя самым умным? Вместе с Беренисой, которая…
Тренди замолчал. Нюманс вскочил, словно готовый к броску кот. Он вскинул руку. Тренди показалось, что Нюманс собирается его ударить, и он отступил на шаг.
— Это Берениса дала мне амулет. Для тебя.
Тренди опешил. Он поднял пакет и осторожно развернул папиросную бумагу. Там оказался стеклянный шарик цвета морской волны. Внутри шарик был наполнен порошком и несколькими белыми и красными нитями с крошечными узелками.
— Это настоящий амулет, — сказал метис. — Из пепла кошки и кожи змеи. Связанные нити сдерживают силы зла.
На лице Тренди отразилось отвращение.
— Его приготовила Берениса, — добавил Нюманс. — Она умоляет тебя принять его. Если ты все-таки пойдешь к этой женщине. Она умоляет тебя, слышишь?
И поскольку Тренди не представлял, что может не увидеть вновь Констанцию, поскольку он еще раз хотел, даже если она не предложит ему свою постель, прикоснуться к ее затянутой в перчатку руке, поцеловать ее солитер и вдохнуть аромат ее духов, он взял амулет и засунул его в карман. Нюманс, похоже, почувствовал облегчение. Вплоть до пятницы он больше не говорил с Тренди о свидании в Опере.
Наконец долгожданный день настал. С ночи шел снег. Утренние газеты пестрели заголовками, посвященными Крузенбург, но это были всего лишь короткие хвалебные заметки. Можно было подумать, что у репортеров резко сократился словарный запас. «День черного Солнца», «Восход черной звезды» или «Апогей темной звезды» — возвещали заголовки. Полистав газеты несколько минут, Тренди отшвырнул их. Впервые он задумался, почему дива назначила ему свидание в гримерной на одиннадцать — за несколько часов до столь важного для нее события. Он начал сомневаться в ее намерениях. Правильно ли он ее понял? Дрогон написал либретто оперы специально для Крузенбург, следовательно, она знала профессора близко. Если верить Дракену, профессор не жаловал женщин. А увлечение музыкой и литературой вряд ли побудило бы его заделаться либреттистом знаменитой певицы, если только их не связывала старая дружба. И как бы случайно Дрогон предложил Тренди прийти в музей в тот же день, в который он должен был встретиться с Констанцией.
Тренди охватил страх. Он с удивлением сжал в кармане амулет Беренисы. Но будет ли у него время попасть к профессору? Констанция ведь может его задержать. Да и какое зло может причинить женщина, так ласково говорившая с ним в резиденции нунция? Она, должно быть, чувствует себя одиноко, как все звезды. Перед премьерой, преисполненная волнения, она нуждается в нежности или даже просто в чьем-то присутствии. И она догадалась, что именно он может ей это дать. В конце концов, что ему бояться какого-то директора музея, хвастающегося своими успехами в литературе, которой он занимается, чтобы отвлечься от своих чучел диплодоков и китов?
Любопытство и желание помогли Тренди избавиться от страхов. Он вышел из дому. Времени было достаточно, но Тренди торопился. Улицы города были почти пусты, как и всегда по утрам в будни. Несмотря на снег, Тренди дошел до театра за четверть часа. Он никогда не был в Опере, до сего дня представляя это здание, как огромное пирожное, преувеличенно раздутое, перегруженное статуями, — дородный и толстощекий шедевр минувшей эпохи, совершенно ему не нравившийся. Но в это утро, возможно, из-за выпавшего снега, прикрывшего зеленовато-бронзовую наготу Аполлона и Терпсихоры, Опера превратилась в заколдованный замок. Тренди с изумлением любовался ее роскошью и анахронизмом. После лишенных украшений зданий, строгих, стеклянных башен, во множестве наводнивших город, Опера показалась ему прекрасной. Даже окружавшие здание полицейские придавали ему дух авантюризма. Пропуск подействовал на них, словно магическое заклинание, и они тут же вытянулись перед Тренди. Он пошел по широкому коридору, в конце которого, прошептали ему, находится гримерная Констанции. Тренди не испытывал ни малейшего волнения. Пахло здесь так же, как в библиотеке — пылью и чем-то немного едким. Это его удивило, как и сероватые стены бесконечного коридора, от которого отходили другие коридоры, с лестницами, старыми лифтами. Тренди не решался задержаться и повнимательнее все рассмотреть, поскольку торопился. Он ускорил шаг. Коридор заканчивался винтовой лестницей. У ее подножия был оставлен сломанный стул — вероятно, для того, чтобы ее перекрыть. Тренди вернулся немного назад. Дверь в гримерную Крузенбург была перед ним. Тренди постучал.
Его не заставили долго ждать. Дверь приоткрылась, его втащили в комнату. Это оказалась Констанция.
— Сейчас ты мне поможешь, — сказала она, указывая на многочисленные букеты. — Мне не нужны эти цветы.
Тренди заколебался. Не затем же она приглашала его, чтобы он убирал у нее в гримерной.
— Вынеси, — повторила Констанция.
Это был приказ. Тренди подчинился. Букеты были тяжелыми и громоздкими. Певица вытаскивала из них карточки, читала и отшвыривала.
На четвертом букете Тренди рискнул предупредить:
— Коридор скоро будет перекрыт…
— Мне все равно. Я просила, чтобы мне их не приносили.
После этих слов дело пошло веселее. Тренди немного сердился на себя, потому что его поведение ничем не отличалось от поведения Дракена, но он уже подчинился Констанции.
Когда он собирался выносить последний букет, из красных и черных орхидей, она остановила его:
— Постой. Этот я сохраню.
Она выхватила из букета карточку, а затем швырнула ее на туалетный столик. Тренди успел рассмотреть на карточке имя Командора и осмелился спросить:
— Он… Он будет сегодня вечером?
Голос изменил ему. Констанция усмехнулась, повернулась к нему спиной и исчезла за ширмой.
Отсутствовала она долго. Чтобы избавиться от впечатления, что он оказался в ловушке, или, по крайней мере, выглядеть независимым, Тренди принялся разглядывать гримерную. Он представлял ее совершенно по-другому.
Это была большая серая комната, почти пустая. Через окно и слуховое оконце проникал слабый свет зимнего утра. Единственным украшением комнаты служило большое зеркало, на педантично прибранном туалетном столике. Несколько фотографий, как обычно, были вставлены за раму зеркала. Тренди наклонился, чтобы получше их рассмотреть. Он ожидал увидеть момент триумфа Констанции — сцену из спектакля или бури оваций. Ничего подобного. Рядом с программкой сегодняшнего вечера оказалась черно-белая фотография, на которой были запечатлены ее руки со знаменитым солитером. Интересно, ради чего был сделан этот снимок — ради бриллианта или чтобы показать совершенство ее рук? Тренди еще в первый вечер заметил, какие они гладкие и ухоженные, без единого пятнышка, без единой морщинки. На втором снимке был запечатлен туалетный столик в таком же безукоризненном порядке, как и сейчас. Среди пузырьков царил вычурный флакон «Хризофеи». И наконец, третья фотография запечатлела певицу со спины, глядящуюся в зеркало, на этот раз слегка растроганным взглядом. По странной форме зеркала Тренди определил, что снимок был сделан на «Дезираде». И в отражении зеркала ему почудился замерший в покорной позе хрупкий силуэт, напоминавший обнаженное тело молодой девушки.