Желания
Шрифт:
Дракен говорил о репетиционной студии, но она предпочла пригласить его к себе в гримерную. Из крошечной сумочки певица достала записную книжку и маленький карандаш:
— Думаю, вы никогда не были за кулисами Оперы…
Крузенбург нацарапала нечто вроде плана. Она оказалась левшой. Рука была в перчатке, и писать ей было неудобно. Наконец-то в диве мелькнуло хоть что-то от обычного человека. Тренди даже не вспомнил о записях голоса Ирис.
— В пятницу, в одиннадцать, — пробормотал он. — Но… это день премьеры…
— Да. И что?
В это мгновение она была более чем жестокой, она была жестокой и злой. Казалось, ей чего-то не хватает, чего-то настолько важного, что она готова ради него на все. И это выражение — твердое, но мимолетное — Тренди уже видел на другом лице. На лице Командора. Что же могло их объединять?
Крузенбург снова пожала ему руку. Ее нежность показалась Тренди божественной, и он позабыл обо всем. Мгновение спустя в дверях овальной гостиной остался лишь ее дурманящий аромат.
В конце концов, смирившись, Тренди отвернулся от двери и направился к буфету. Он попросил бокал вина. С трудом справившись со своими эмоциями, Тренди снова растерялся, увидев перед собой лысый череп Дрогона.
— Я полагал, вы занимаетесь своими рыбами, — сказал тот. — Я рассчитывал, что к декабрю у вас уже будет написана половина диссертации. И никак не предполагал увидеть вас здесь.
Тренди ответил так мужественно, как только мог:
— У меня были затруднения.
— Затруднения! — воскликнул Дрогон. — Изволите смеяться? Вы удрали от своей хозяйки — вот ваши затруднения.
Знакомым Тренди жестом Дрогон приподнял на лоб очки в металлической оправе:
— Вы лучший из моих учеников! Я всегда вам покровительствовал, поддерживал. Я открыл вам это место, это мирное пристанище, чтобы, наконец…
— Эта вилла оказалась не такой уж спокойной.
— Зачем вам понадобилось вмешиваться в эти истории? Я считал вас более стойким душевно. И вот обнаруживаю вас здесь, в галантном обществе…
Тренди покраснел. Однако выдержал взгляд Дрогона. По правде говоря, его профессор несколько подрастерял свою представительность. Он пополнел — это было видно по его смокингу — и в нем появились какая-то неискренность, беспокойство, плохо скрываемый страх. Был ли это страх перед болезнью или он просто чувствовал себя не в своей тарелке на этом светском рауте? А возможно, все дело было в том, что Тренди начал сравнивать его с Командором. Во всяком случае, профессор утратил уверенность, выдавшую в нем человека науки, свое превосходство над существами и предметами, свою властность. Он продолжал играть, но уже без убежденности. Тренди равнодушно за ним наблюдал, Дрогон это заметил.
— Поговорим об этом у меня в кабинете, — высокомерно заявил он.
У него остались те же профессорские манеры. Он вынул из кармана смокинга ежедневник:
— На следующей неделе в Музее естественных наук. Пятница, в три часа. Не опаздывайте. — И помолчав, добавил: — Вы знаете, что я только что назначен директором музея?
Дрогон даже не дал Тренди поздравить его:
— Приносите вашу диссертацию. То, что вы сформулировали. Половину, как договаривались. Первый черновик ваших выводов.
Тренди не успел найти отговорку. Профессор ушел. Остался только запах одеколона — такой же тяжелый, как у Крузенбург.
Некоторое время Тренди стоял, не зная, что делать. Ему казалось, что все, находящиеся в зале, уставились на него. Никогда еще скелеты рыб не казались ему такими незначительными, как и коллекция телескопов, которой кардинал теперь хвастался перед своими гостями, чтобы избавиться от их вопросов о пророках и церковном соборе. Перед уходом Тренди захотел разгладить шарф. К нему прилипла длинная черная нитка, несомненно, вытянутая из платья дивы. Он старательно снимал ее, когда, за выставленными вдоль окон апельсиновыми деревьями, вдруг увидел Дракена. Тот направлялся прямо к нему. Тренди не знал, зачем. Однако музыкант шел нетвердым шагом, он был слишком возбужден, должно быть, выпил, по крайней мере, это уже не было возбуждение от выступления.
— Мне сказали, вы выставлялись вместе с Круз? — спросил Дракен, хихикая.
— Выставлялся? Нет, это она…
— Не возражайте, я ее знаю. И вас я видел. Она была очень красива сегодня вечером. Усталая, конечно. Это для нее ново. После свидания с вами она изнурена. — Дракен снова захихикал: — Тем лучше. Моя опера ее утомила. Мои маленькие «до» верхней октавы, мои длинные форшлаги, мои глиссандо, мой бедный друг! Но дело не только в музыке. Есть еще либретто. Роль трудная, театрально трудная. Только она может ее сыграть. Эта роль создана для нее. Только ей не нравится вмешательство Дрогона.
— Вы знаете Дрогона?
— Кто его не знает? Это наш новый Пик де ля Мирандоль. Он все знает, все понимает. Вы не читали его роман?
— Нет.
Дракен возмутился:
— Да вы что! «Безумная роскошь». Он рассказывает там о своих амурных приключениях. Под вымышленными именами, конечно. Но нам-то ясно, что это Круз, Барберини, Командор. Мы знаем их истории. Одно время Дрогон очень любил Альфаса и сильно страдал. Разумеется, это не целиком его роман. Сириус тоже приложил к этому руку. Сириус может все. К сожалению, он никогда не выходит из тени. Мы с Дрогоном предпочитаем свет. — Дракен вздохнул: — Прекрасный Альфас… В конце концов, тем хуже для него. И, разумеется, тем хуже для Дрогона. Это его ошибка. Если его вкусы…
— Как давно вы знакомы? — спросил Тренди.
— Да всю жизнь! Со времен Ирис, обручения. Он входил в банду и очень любил Командора в то время.
— А Командор?
— Видите ли, мой мальчик, Командор преклонялся только перед Ирис. К тому же совершенно обезумел от любви… Но у вас такой подавленный вид! Это Круз? Что она вам сделала?
— Ничего.
— Тогда в чем дело?
Дракен взял его за руку и больше не оставлял. На этот раз Тренди, похоже, заинтересовал музыканта.
— В том, что вы рассказали мне о Дрогоне.
— Как? Вы об этом не знали? Не хотите же вы сказать, что вы не знали про Альфаса…
— Да нет. Дело не в этом… Я не знал, что Дрогон пишет. Что он пишет что-то, кроме…
— Кроме своих научных работ? Мой дорогой, да он пишет обо всем! Он только что был назначен директором Музея естественных наук. В этом низменном мире он пользуется признанием! И эта опера, через неделю… Это слава, мой дорогой, настоящая слава. Настоящий Пик де ля Мирандоль, говорю вам. Он никогда не спит. Когда он не влюблен, когда не пишет — он в своей лаборатории. Со своими скелетами рыб. Это безумие, не правда ли? Его скелеты…